Все больше в Москве зданий, на которых появляются стальные таблички с именем расстрелянного и дырой вместо фотографии. Идея проекта «Последний адрес» в том, чтобы увековечить память обычных людей, ставших жертвами сталинских репрессий. Хотя в Хамовниках установили уже около ста мемориальных знаков, иногда у проекта возникают здесь трудности. Илья Азар рассказывает о трех оставшихся без таблички домах и трех репрессированных, для которых те стали последними адресами в жизни.

Усачева, 29, с.7

Памятный знак в честь юриста Валентина Лившица, расстрелянного в 1953 году, был установлен в июне 2021 года. Старший по этому дому директор издательства «Гранат» музыкант Сергей Ананич называет «Последний адрес» очень нужным и правильным проектом и рассказывает, что заранее развесил в подъездах объявления, в которых попросил связаться с ним тех, кто против установки таблички. «Мне позвонил один человек, которого я убедил, что знак нужен, а больше ко мне никто не обращался», — говорит Ананич.

Тем не менее, противник установки в доме все-таки нашелся. Через неделю-другую табличку снял проживающий в доме Алексей Леонов, который своего поступка не только не стеснялся, а даже как будто им гордился. «Мне этот товарищ нахамил в фейсбуке и прямо написал, что он это сделал. При этом Леонов больше живет во Франции, то есть он — из модного движения патриотов России, которые живут в странах НАТО», — иронизирует музыкант.

Установку таблички на этом доме оплатил известный политолог Алексей Макаркин, который хоть сам и живет в Балашихе, много заявок на увековечивание жертв репрессий подает именно в Хамовниках (сотрудники и волонтеры «Последнего адреса» после получения обращения начинают согласование с жителями). «Что [Леонов] с ней сделал, я не знаю, но он дал понять, что если табличку еще раз разместят, то он снова ее свинтит. Если человек мотивирован, то он может это сделать, потому что она не намертво присоединена», — объясняет Макаркин.

Ананич обратился в полицию, но участковый из ОВД Хамовники Александр Милешин большого интереса к делу не проявил. «Я специально забронировал запись с камеры видеонаблюдения на месяц, но участковый, которому я объяснял ситуацию, так ее и не забрал, да и вообще перестал выходить на связь», — говорит старший по дому. Разговаривать с Леоновым Ананич смысла не видит и что делать дальше в этой ситуации не знает.

Любопытно, что на других корпусах этого дома установлено уже три таблички, и никто их не трогает.

Валентин Лившиц (1924-1953)

Лившиц защитил в Институте государства и права кандидатскую диссертацию на тему «Принцип непосредственности в советском уголовном процессе» и в 1949 году (в 25-летнем возрасте) опубликовал одноименную книгу. Известный российский юрист Аркадий Ваксберг вспоминал, что учителя считали Лившица «будущим корифеем правовой науки». 3 октября 1952 года Валентин Лившиц был арестован по обвинению в «контрреволюционной и террористической деятельности» (его обвинили в подготовке покушения на Сталина — якобы он планировал расстрелять проезжающую по Арбату машину с вождем из станкового пулемета, установленного на крыше ресторана «Прага»). 6 февраля 1953 года 29-летний Лившиц был расстрелян.

Из книги «Записки адвоката» Дины Каминской: «Дело Лившица показательно тем, что известно имя провокатора, сотрудника Института государства и права Серафима Покровского, который в своих показаниях утверждал, что в разговорах с ним Валя желал Сталину скорейшей смерти… В период кампании борьбы с космополитизмом органы государственной безопасности готовили несколько крупных антиеврейских дел. Одним из них было дело врачей-убийц, а другим – дело юристов-вредителей. Роль провокатора по этому делу была поручена Серафиму Александровичу Покровскому… Валентин Лившиц пал первой и единственной жертвой этой провокации. Каким высоким мужеством, какой честью и благородством должен был обладать Валя, чтобы выдержать все пытки и не назвать ни одного имени, не оговорить ни одного человека».

Большая Пироговская улица, 5

Аналогичная история произошла в доме №5 по Большой Пироговской улице, где табличку «Последнего адреса» скручивали аж дважды. «Когда наши таблички пропадают бесследно, мы вешаем дубликаты, и в Москве я могу вспомнить случаев 10-15 за все время. Но это всегда разовая акция, дубликат пропал только на Пироговской», — объясняет сотрудник «Последнего адреса» Оксана Матиевская.

По словам заместителя управляющего дома Ильи Белобородова, у него и у всех жильцов дома, с кем он общался, «абсолютно позитивное отношение» к проекту, и никто против размещения таблички не возражал. «Не знаю, кому она мешает и что не так, но мне кажется, что это не из нашего дома хулиганят», — рассуждает он. В полицию, впрочем, Белобородов не обращался и видеозапись в салоне красоты, чья камера смотрела на табличку, не запрашивал.

Заявку в «Последний адрес» подавал Николай Москалев, чей родной дядя Сергей жил в двухэтажном деревянном доме на Большой Пироговской, на месте которого построен нынешний кирпичный. «Это мой родной дядя, которого расстреляли в 44-м году в Коммунарке, видимо, просто за длинный язык. Хотя поговаривают, что дом КГБшный, я такого не ожидал, конечно. Но тенденция понятная: если бы я запрашивал дело дяди не в 2000-х, а сейчас, то думаю, уже бы не получил его. Но с этим ничего не сделаешь, пока не сменится власть», — вздыхает Москалев.

Белобородов, отвечая на вопрос о том, что он думает делать дальше, предложил попробовать установить табличку еще раз: «Может, повесим ее ближе к салону, чтобы камера была совсем рядом, и шпана или пьянь побоится залезать и срывать ее».

Сергей Москалев (1914-1943) 

Москалев очень любил учиться: после семи лет в школе начал подрабатывать на «Метрострое» чернорабочим, но параллельно окончил фабрично-заводское училище, затем — вечернее отделение Московского станкостроительного техникума, получив квалификацию техника-механика по станкостроению, и наконец — Московский геологоразведочный институт по специальности «инженерная гидрогеология». Затем участвовал в различных геологоразведочных экспедициях по всей стране, а в июле 1942 года младший лейтенант Москалев был призван в Красную Армию, служил в инженерно-саперном батальоне.

1 октября 1943 года на фронте под Смоленском Москалев был арестован сотрудником «Смерш». На втором допросе он признался в «приобретении трофейного румынского пулемета для подготовки теракта против руководителей партии и правительства на Смоленской площади из окна квартиры своего товарища Богословского на Арбате», «создании на фронте контрреволюционой организации» и планах «взорвать узел связи КП Западного фронта». 23 июня 1944 года Москалев был расстрелян в возрасте 29 лет. В 1958 году был реабилитирован.

Зубовский бульвар, 16/20

На этом доме табличку установить пока вообще не удалось. Заявку подавала Анастасия Россинская, правнучка историка и советского политического деятеля Захария Григорьевича Гринберга. «Он жил с семьей в этом доме, в нем был арестован 28 декабря 1947 года, и, собственно, это его последний адрес. Дедушка умер в тюрьме под пытками, и конечно, никакой могилы нет», — говорит Анастасия, которая занимается образовательной урбанистикой.

В 2018 году она обратилась в «Последний адрес», чьи сотрудники начали работать по ее заявке в 2019 году. «На старшем по дому все застопорилось. Он был не груб, но отнесся к этой идее с недоверием, хотя скорее ссылался на других жителей, которые вроде как были против», — говорит Анастасия. По словам Матиевской, ей объяснили, что жители дома проводить собрание не хотят, а без этого не дают разрешения.

Старший по дому Артем общаться не захотел, но одна из жительниц, Александра, рассказала, что она лично совершенно не против установки знака и сама с интересом читает таблички на других домах. «Никакого обсуждения не было, объявлений не висело. Может, кто-то в доме и против, но решение, если и принималось, то кулуарно», — рассказывает она.

По словам Анастасии Россинской, старший по дому проблемой назвал то, что ее прадеда «в доме никто не помнит». «Это, конечно, очень смешно, ведь семья уехала из этого дома еще в 51-м году, мама потом ходила туда с бабушкой в гости, но тем, кто может помнить прадеда, под сто лет должно быть!» — удивляется Анастасия и добавляет, что у нее, конечно, есть все необходимые доказательства того, что ее прадед жил в этом доме.

Захарий Гринберг (1889-1949)

После революции Гринберг работал заместителем наркома просвещения Луначарского, потом отошел от политики, работал историком, старшим научным сотрудником Института мировой литературы, входил в руководящий совет Еврейского камерного театр, был главой исторической секции Еврейского антифашистского комитета.

Из книги Александра Борщаговского «Обвиняется кровь»: «Я был снова вызван на допрос, — писал Гольдштейн в 11.10.1953 году — Держали меня двое: подполковник Лебедев и еще какой-то майор, а избивал меня майор Сорокин. Затем заставили меня сбросить туфли и стали нещадно бить по пяткам. Боль была совершенно невыносимая…»

Тогда-то Гольдштейн и назвал первое, всплывшее в потрясенной памяти, имя Захара Григорьевича Гринберга, шестидесятилетнего кандидата исторических наук… Сорвавшееся в бреду имя, эта ложь или обмолвка стоила Гринбергу жизни: арестованный так же без санкции прокурора лихорадочно заторопившимся Абакумовым, он попал в лефортовско-лубянскую мясорубку, долго держался, был бит нещадно, по любимому выражению Абакумова, «смертным боем». Искалеченный, он 22 декабря 1949 года умер в тюрьме. По медицинскому свидетельству, умер от инфаркта миокарда: что ж, верно, от боли в пятках или ягодицах не умирают, должно разорваться сердце…«

Мнение политолога Алексея Макаркина

Я не проводил исследование, но обычно свинчивают таблички люди идеологизированные, и неприятие идет в связи с очень сильным идеологическим разломом. Корни разлома могут быть разными. Есть твердокаменные ортодоксальные сталинисты, которые готовы оправдать в деятельности Сталина все. Их на самом деле не очень много, и по объективным причинам становится все меньше, но они иногда влияют на судьбу табличек «Последнего адреса». Другой разлом связан с антисемитизмом. Если судить по социологическим опросам, антисемитизм за последние 30 лет у нас сильно уменьшился. Связано это и со сменой поколений, и со сменой повестки, но это не значит, что его не осталось совсем.

Как политолог я понимаю мотивы противников установки табличек «Последнего адреса». У нас идеологический сталинизм — это часто реакция на сильнейшую травму, полученную в 90-е годы. Она многоуровневая: связана и с потерей страной статуса сверхдержавы, и с крахом личных планов, и с бедностью. У таких людей очень сильная ненависть ко всему, что связано с перестройкой и демократией, они считают, что если Сталин кого-то расстреливал, то так им и надо, а может, и еще мало расстреливал.

Тем не менее, тут есть три важных момента: во-первых, уважение к памяти погибших должно быть в безусловном приоритете, во-вторых, можно заняться чем-то более конструктивным, чем скручивание табличек, например, увековечиванием более достойных на взгляд таких людей персонажей, в-третьих, очевидно, что на такие шаги люди идут от отчаяния, понимая, что они уже не находятся в большинстве.

Но в целом впечатления от работы с «Последним адресом» у меня очень оптимистические, потому что по моим заявкам был только один конфликтный случай, а это и есть самое главное, ведь все еще бытует представление, что у нас в народе — сплошные сталинисты. Мы же в абсолютном большинстве домов встречали благожелательное отношение как со стороны родственников или исследователей, что вполне понятно, так и со стороны обычных граждан, которые живут в этих домах. Кто-то из них отнесся к этому с воодушевлением, а кто-то отстраненно, но последние исходят из того, что если кому-то это надо, то пусть будет.