Жилой пятиэтажный кирпичный дом № 5 по улице Академика Петровского – часть комплекса жилых домов, построенных в первой половине 1930-х годов по проекту голландского архитектора М.Г. Виссинга, в 1930 году переехавшего в СССР, для переселившихся в СССР деятелей международного коммунистического движения. Строительный кооператив получил название «Мировой Октябрь». В 1935 году к работе над комплексом присоединился советский архитектор Н.И. Рипинский, по проекту которого была на один этаж увеличена первоначальная высота здания.
В домах комплекса в основном жили иностранцы, приехавшие в СССР строить социализм. Многие из них были репрессированы. Есть данные о тридцати расстрелянных жителях дома, а квартир там 60.
Первые две таблички были установлены летом 2018 года по заявке Чешского института по изучению тоталитарных режимов.
Игнат Иванович Петрук
Родился в 1898 году в деревне Клячно в Приевидском районе Тренчинского края Словакии, в чешской крестьянской семье. В Советский Союз он прибыл в 1926 году со второй группой промыслового кооператива «Интергельпо», что в переводе означает «Взаимопомощь». Кооператив был создан чешскими рабочими в 1923 году после призыва В.И. Ленина помочь молодой стране в строительстве социализма. Местом деятельности кооператива была определена Киргизия, и в трех километрах от станции Пишпек (нынешний Бишкек) через пару лет уже работали суконная фабрика, лесопильня и кожевенный завод. В Бишкеке до сих пор есть улица Интергельпо, названная в честь кооператива.
Со временем Петрук перебрался в Москву, в 1928 году вступил в ВКП(б), женился, жену звали Гертруда.
В марте 1936 года вышло постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О мерах, ограждающих СССР от проникновения шпионских, террористических и диверсионных элементов», которое подстегнуло гонения на иностранных специалистов, в первую очередь, работавших в промышленности и на транспорте.
Игнат Петрук был арестован 16 марта 1938 года по подозрению в шпионаже. Ко времени ареста он работал мастером на московском строительном заводе Мосстройканализация.
На следствии Петрука вынудили признаться, что он занимался шпионажем в пользу чехословацкой разведки. Якобы под предлогом продления паспорта он посетил Чехословацкое посольство в Москве и наладил связь с секретарем посольства, чтобы передавать ему секретную информацию о строительстве Научно-исследовательского института авиации, в котором Петрук, в соответствии с его показаниями, работал до Мосстройканализации. Но затем он сменил место работы, а информация о строительстве московских канализационных коллекторов разведку не интересовала, поэтому связь оборвалась.
29 июля 1938 года по решению Комиссии НКВД и Прокуратуры СССР Игнат Петрук был приговорен к смертной казни, приговор привели в исполнение 13 августа. Ему было 40 лет.
Игнат Иванович Петрук был реабилитирован в 1989 году.
Владислав (Владимир) Андреевич Петрас
Родился в 1892 году в пригороде Остравы Витковице (Моравия, входившая тогда в состав Австро-Венгрии) в семье шахтера. Он окончил пять классов народной школы и три года посещал городское училище. Пойдя работать,
Петрас активно участвовал в движении социал-демократической молодежи.
В 1913 году Владислав Петрас был призван в Австро-венгерскую армию, служил телеграфистом в егерском полку, но в 1914-м попал в плен. Как военнопленный Петрас был отправлен на работы в Омск, где участвовал в восстании чешских заключенных, в результате чего был арестован и отправлен в Екатеринбургскую тюрьму.
В 1917 году Владислав Петрас добровольно вступил в Красную гвардию, где служил переводчиком. После прихода большевиков к власти перешел в Красную Армию, некоторое время командовал бронепоездом в Таганроге.
В 1919 году Петрас поступил в Московский коммунистический университет им. Я.М. Свердлова и проучился там два года. Вероятно, он входил в состав делегации на III Конгрессе Коминтерна в 1921 году и по его поручению отправился в Чехословакию организовывать в стране коммунистическое движение. Для этого в Остраве он пошел работать шахтером на шахту Соломона, несколько раз был арестован за свою «подрывную деятельность».
Русская жена Петраса Мария тем временем работала в советском торговом представительстве в Берлине, и Владислав через несколько лет, уже будучи сотрудником Министерства внешней торговли Чехословакии, переехал к ней, тоже получив место в представительстве.
В 1926 году его перевели в Прагу в качестве сотрудника отдела экспорта. Однако в 1931 году его уволили в связи с сокращением штата, и, не найдя в кризисное время другой работы, Владислав Петрас попросил разрешения на выезд в Советский Союз.
После кончины жены он с сыном Сергеем переехал в СССР. Владислав Петрас стал кандидатом в члены ВКП(б), устроился на работу в Союзкино. В 1933 году он был арестован по обвинению в халатности, но затем освобожден в связи с отсутствием доказательств. В 1935 году Петрас перешел на фабрику «Союзфото № 5», которая печатала фотоальбомы и открытки, работал там начальником цеха. Уволился с фабрики в октябре 1937 года по собственному желанию, поэтому на момент ареста не имел постоянной работы.
В Советском Союзе Владислав снова женился, у него родились сыновья Рихард и Илья. В Чехословакии оставались мать Петраса, сестра и шестеро братьев, с которыми он поддерживал контакты.
Предвестием близящейся катастрофы стало его исключение из кандидатов в ВКП(б) в январе 1936 года. Череда партийных проверок выявила, что в годы Гражданской войны Петрас служил в чешских соединениях Восточного фронта, из чего был сделан совершенно безосновательный вывод о том,
что он входил в мятежный Чехословацкий корпус, который выступал против Советской власти. Тот же аргумент был вскоре повторен в обоснование его ареста, который состоялся 4 марта 1938 года. К нему добавилось подозрение в шпионаже в пользу Германии, которое Петрас на первом допросе категорически отвергал. Однако уже на следующий день – явно после оказанного на него давления – он признался. Якобы сразу после возвращения из Москвы на родину он стал агентом-провокатором, сотрудничал с чехословацкой полицией. Затем, чтобы скрыть следы, он отправился в Берлин, где стал сотрудником немецкой разведывательной службы, которой передавал секреты советского торгового представительства. Позже, вернувшись обратно в СССР, он якобы связался с известным коммунистическим чиновником Владиславом Шварцем, резидентом немецкой разведки, и передавал ему сведения о ситуации в советской киноиндустрии.
29 июля 1938 года Комиссия НКВД и прокурора СССР приговорила Владислава Петраса к высшей мере наказания, в тот же день, что и его соседа Игната Петрука. Возможно, они проходили по одному делу. Приговор был приведен в исполнение через две недели, 13 августа. Петрасу было 46 лет.
Для семьи Владислава Петраса настали трудные времена. Его сын Сергей учился в средней школе и хотел заняться графическим дизайном, но доступ в профессиональные учебные заведения для него был закрыт. Как сына «врага народа» его не хотели брать даже добровольцем в армию – и приняли только в осенью 1941 года, когда фашисты подошли к Москве. После формирования чехословацкого корпуса Сергей Петрас вступил в него и прошел в его составе всю войну, награжден орденом Ленина и другими советскими орденами и медалями. Когда началось освобождение Чехословакии, он был ранен в Дуклинском сражении, в апреле 1945 года получил еще одно ранение под Остравой, где сражался уже в качестве командира батальона. После освобождения Чехословакии до сентября 1945 года он был командиром отряда, защищающего государственную границу в районе Тешина.
В 1948 году в звании майора Сергей Петрас демобилизовался из армии и стал продавцом в киоске в городе Яблонец-над-Нисоу. В сентябре 1956 года жена Владислава Петраса Александра написала письмо Клименту Ворошилову: «Недавно я слышала, что ошибки, допущенные в Советском Союзе в последние годы, будут исправлены. Поэтому позвольте мне обратиться к Вам в связи с делом моего мужа, который, как я убеждена, стал одной из невинных жертв 1938 года». Александра изложила биографию мужа, закончив письмо словами: «Я искала своего мужа восемнадцать лет, но он пропал, как камень, брошенный в воду». А сын Рихард, также воевавший в составе Красной Армии и имеющий награды, приписал: «Из-за нашего отца у нас было столько неприятностей, что их вряд ли можно сосчитать, но я не хочу об этом вспоминать. Я убежден, что мой отец был ни в чем не виноват, став жертвой тех лет».
Владислав Петрас был реабилитирован как необоснованно осужденный в начале 1956 года Военной коллегией Верховного суда СССР.
В 1957-м Рихард попросил вернуть фотоаппарат и пишущую машинку, конфискованные во время обыска, позднее он получил компенсацию в размере 816 рублей.
Сергей в 1958 году вернулся в армию и стал заместителем военного атташе в Болгарии, после 1970 года он работал научным сотрудником Института военной истории в Праге, пока не вышел на пенсию в 1976-м. Он автор нескольких работ на военную тему. Умер в Праге 12 июля 1997 года в звании генерал-майора, которое ему было присвоено в 1990-м.
Владислав Александрович Мущинский
А 19 декабря 2021 года на стене дома появилась ещё одна табличка. Посвящена она памяти Владислава Александровича Мущинского, инициатором установки выступил сын, Юлиан Беттер.
Вот что пишет он в своих воспоминаниях:
"Мой отец родился в 1894 году в Кракове. Он был внебрачным сыном польской крестьянки Евы Серанкиевич, которая работала в Кракове домработницей. При рождении она дала сыну имя Павел. Поскольку внебрачный ребенок в те времена был позором, бабушка бежала в Вену, где и зарегистрировала сына. Краков тогда входил в состав Австрии.
В Вене было трудно с работой, и органы опеки отправили мальчика на воспитание в деревню, в крестьянскую семью. Позже бабушка вышла замуж за австрийца, владельца небольшой слесарной мастерской, и смогла забрать сына из деревни. Окончив семилетнюю школу, он учился у отчима профессии. Однако отчим оказался пьяницей, и бабушка в конце концов от него ушла. Отец еще в детстве заболел туберкулезом, от которого потом не мог избавиться всю жизнь.
В Вене он работал на разных предприятиях слесарем. Стал членом польской секции Социал-демократической партии Австрии. После Октябрьской революции он вернулся в Польшу, где стал членом Коммунистической партии Польши (КПП). Партия работала в подполье. Со временем отец стал редактором коммунистической газеты. Поскольку компартия была запрещена, его арестовывали по нескольку раз в год, чисто профилактически, на короткие сроки. Осенью 1923 года в Кракове началась забастовка рабочих, которая перешла в вооруженное восстание. Отец из-за болезни не участвовал в восстании, но все равно был арестован и приговорен к 10 годам тюрьмы. Рабочие по всей стране активно протестовали против репрессий в отношении участников восстания, и правительство Польши пошло на уступки: на этой волне отца амнистировали по болезни, взяв с него подписку, что он не будет заниматься коммунистической деятельностью.
Тем не менее отец продолжал свою подпольную партийную работу, которая стала еще опаснее. По работе он и познакомился с мамой, которая тоже была связана с коммунистическим движением. Моя мать, Генриетта Бергер, происходила из еврейской семьи, ее родители владели небольшим магазином. Брат матери и одна из ее сестер были сионистами, а моя мама и другая сестра – коммунистками.
В 1927 году партия направила отца в Берлин, где находилось партийное руководство. Мама ушла с фабрики, где фактически была помощницей хозяина, и поехала за отцом. В Берлине они поженились. Два года, которые они прожили там, были самыми счастливыми годами их жизни. Но отцу хотелось продолжать образование, и он попросил руководство партии послать его учиться в СССР.
В начале 1929 года он приехал в Москву, а несколько месяцев спустя к нему перебралась и мама. Поскольку настоящая фамилия отца значилась в полицейских списках как подлежащего аресту в случае продолжения подпольной деятельности, для эмиграции отцу выдали паспорт на другое имя. Очевидно, в этот момент он и превратился во Владислава Александровича Мущинского.
В Москве отец начал работать на ЗИЛе, но вскоре у него произошло обострение туберкулеза. Работу пришлось оставить, наступили тяжелые годы. Какое-то время отец получал пенсию по инвалидности. В 1932 году они с мамой ездили на Кавказ, пытаясь поправить здоровье отца, и из окон поезда увидели, что делается на Украине. Мама говорила: мы не могли понять, что происходит, и уже с того времени начали бояться.
Наконец Коминтерн все-таки направил отца учиться в Коммунистический университет национальных меньшинств Запада имени Ю. Мархлевского, который он не окончил, поскольку в 1936 году университет расформировали. Последние два года отец работал редактором отдела писем в газете “Трибуна Радзиецка”, которая выходила в Москве на польском языке. Он часто посещал Западную Украину и Белоруссию, где жило много поляков. Жить было трудно. Но, как говорила мама, они верили, что это временно, будет лучше. Однако чем дальше, тем становилось только хуже.
В 1936 году родители наконец получили одну комнату в доме № 16а по Выставочному переулку (теперь это улица Петровского, д. 5, строение 1). В 1935 году кооператив «Мировой Октябрь» построил здесь несколько домов, которые заселили в основном коммунистами из западных стран. “Воронки” НКВД, рассказывала мама, или «черные вороны», как их называли, не давали по ночам спать. За отцом пришли 30 августа 1937 года. Отец сказал маме: “Не беспокойся, это ошибка, скоро вернусь”. Даже отказался взять теплое пальто. Хотя они оба понимали, что это неправда. Уже многие из круга польских политэмигрантов были арестованы. В две рях отец последний раз обратился к маме, уже по-немецки: “Герта, поезжай к маме”. К маме – значит в Польшу. Каждый гражданин Советского Союза знал, что это немыслимо. Отец сказал так, чтобы утешить маму, ведь она была на шестом месяце беременности.
При обыске нашли мамин партбилет, родители были членами ВКП(б), хотя отца сразу после ареста исключили из партии. Офицер НКВД посмотрел на фотографию в мамином паспорте и спросил: вы тоже член партии? Мама сразу поняла: ее тоже посадят. 4 сентября ее арестовали. Как и многих других жите лей домов в Выставочном переулке.
Отца осудили по 58й статье, якобы за принадлежность к контрреволюционной националистической шпионско-диверсионной организации ПОВ (“Польская организация войскова” была создана в 1914 году Юзефом Пилсудским, в 1921 году была расформирована. Тем не менее в годы Большого террора множество поля ков были репрессированы по ложным обвинениям в принадлежности к ПОВ или связям с “членами” ПОВ. – прим. ред.). Его дело было объединено с делами других поляков-политэмигрантов, всего по нему проходило около 20 человек. Их обвинили, в частности, “в литературном вредительстве”, поскольку многие, как и отец, работали в газетах (почти вся редакция газеты “Трибуна Радзиецка” была арестована). Они, по версии следствия, «искажали сущность национальной политики партии, пропагандировали шовинистические идеи, выпускали газеты с националистическими, иногда и явно фашистскими искажениями и оказывали широкую помощь руководству польского клуба в воспитании идейных националистических кадров». Кроме того, ПОВ якобы “готовила контрреволюционные повстанческие диверсионные кадры на случай войны Польши и СССР”.
В декабре отцу вынесли приговор – расстрелять.
Маму, беременную, судили по статье 587 и приговорили к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Во время следствия она сидела в Бутырской тюрьме. Ее тоже сразу исключили из партии. Приговор вынесли в мае 1938 года, я к тому времени уже родился, и нас с мамой отправили в Ухтижемлаг на территории Коми.
15 января 1945 года мама освободилась, и мы уехали в Польшу. В 1955 году отец был реабилитирован, мама – в 1956м”.
Инна Дробинская,
волонтер «Последнего адреса»