Репрессированные родственники: хроника поиска документов

Е.Коренева― Добрый вечер!

А.Нарышкин― Почему Елена Коренева, собственно? Потому что, как вы знаете – а слушатели «Эха Москвы» знают наверняка – есть такой проект «Последний адрес», организатором, куратором которого является Сергей Пархоменко, коллега мой. И это такой проект увековечения памяти тех, кто подвергся репрессиям в советские годы. Суть проект в том, что на домах в Москве, в Санкт-Петербурге и в некоторых других города постепенно появляются такие таблички, где написаны фамилии людей, которые были репрессированы. То есть на доме, где они последний раз жили, такая табличка. Она в таком, можно сказать, в минималистском жанре выполнена, то есть это такой, размером с ладонь, лист стали или железа…

Е.Коренева― 12 на 17, или 11 на…

А.Нарышкин― В любом случае, небольшой формат. И там, где, казалось бы, могла быть фотография, небольшое вырезано окошечко. Прекрасная инициатива. Похожие проекты на самом деле есть и в Европе. И вот Елена Алексеевна принимала участие в минувшие выходные в такой истории важной, прежде всего, для вас… Расскажите поподробнее, почему вы решили поучаствовать? Это, в принципе коснулось вашей семьи, эта сталинская штуковина, махина…

Е.Коренева― Я услышала где-то год назад, — этому проекту «Последний адрес» где-то год, если я не ошибаюсь, если я не ошибаюсь – о том, что возможно поставить табличку на доме, откуда был уведен, арестован и куда больше не вернулся кто-то из твоих родственников.

А я выросла в семье, в которой дедушка был арестован и расстрелян и бабушка, его жена – это мамины родители – была также неоднократно арестована, сидела, была в ссылке, и освободилась – бабушка выжила – в 54-м году, а умерла в 88-м. И, собственно, такая была семейная… Сколько себя помню, всегда я и моя старшая сестра Маша, мы жили среди этих рассказов бабушки и мамы. Мама воспитывалась в семье у бабушкиной сестры со своей двоюродной сестрой Леной, которая на год старше, и мама считалась дочкой врагов народа. Слава богу, что семья забрала ее к себе. В неполных 7 лет она осталась без родителей, потому что оба были арестованы. Иначе бы она попала в детдом и, может быть, даже ей бы сменили имя, фамилию и так далее.

Мы знали, что такая трагическая история с таким дедушкой героическим, как мы были убеждены. Бабушка о нем рассказывала, какой он был обаятельный, что он работал в газете «Правда», что он был журналистом. У нас не было ни одной фотографии его в семье, потому что при арестах составляли опись имущества и весь личный архив уничтожался. А родственники, естественно, как многие в то время, боялись тоже сохранять эти фотографии…

А.Нарышкин― Прятали, наверное, сжигали.

Е.Коренева― Просто они уничтожили все эти фотографии. Поэтому просто была реальная бабушка с таким тяжелым прошлым и дедушка-легенда, скажем так.

Е.КОРЕНЕВА: Политзэки все начали голодовку. Дедушка был один из организаторов голодовки

И первое, когда я узнала про «Последний адрес», мне, естественно, очень захотелось проявить инициативу – заказать табличку на дедушкин дом. Но мама умерла в феврале 2004 года. И мы знали с сестрой, что это Большой Афанасьевский, то есть моя сестра была убеждена, что это Большой Афанасьевский, где был их дом. А я даже путалась и думала, что, может быть, Малый Афанасьевский. Никто никогда не записал рассказы Бабушки. Мы, наверное, все крепки задним умом, это нам свойственно. И я с мамой где-то незадолго до ее смерти – собственно, мы часто говорили о том, что надо собраться и съездить, и она мне покажет дом. И она даже называла ее номер.

А.Нарышкин― Бабушка?

Е.Коренева― Мама уже. Она говорила: «А я помню. Я помню даже номер». Но мы так и не собрались, тем более, что мама моя последние годы плохо себя чувствовала уже, были разные у нее проблемы со здоровьем. И, когда встал вопрос о том, чтобы мне заказать табличку, то я связалась с «Последним адресом», в частности, с Сергеем Пархоменко, с которым я познакомилась, о нем много слышала и имела возможность с ним поговорить напрямую. Он меня переадресовал к работнику «Последнего адреса». У них есть сайт poslednyadres.ru. Есть электронная официальная почта и так далее. И они мне сказали, что вся проблема одна из основных в том, что нужно доказать и нужно знать, что это был за дом, и доказать, что это его адрес.

А.Нарышкин― Связь вашего деда с домом.

Е.Коренева― Да. Так я никогда до этого не ходила, не писала письма в архивы ФСБ и по всем местам, где дедушка был в заключении. А я и не знала… Я знала, что он на Колыме – последнее его место была Колыма, но всех мест и всех его дел я не знала. И, вообще, с архивами я не была знакома. Но самое главная была проблема – как восстановить, что же это за дом. И мне сказали, что если я обращусь в архивы ФСБ по делам бабушки и дедушки, то там, в анкетах при допросах всегда есть материал о месте проживания, их основного домашнего адреса, что это должно быть. То есть теоретически должно быть, а будет или нет, неизвестно.

И, конечно, я была в жутком волнении, и такая интрига сохранялась очень долго, пока я не получила доступ к архивам по делам дедушки и бабушки, пока я не написала письма во все инстанции. И это была переписка… Помимо того, что нужно знать адрес, собственно, где они жили и где ты хочешь, чтобы установили по твоему заказу табличку, нужно также доказать в этих инстанциях – ФСБ, МВД тех городов, где судились твои родственники, нужно им представить все сведения о твоем родстве. А это означает, что мое родство с моей мамой, мое свидетельство о рождении – это те документы, которые мы храним, а вот документы брака твоих родителей, чью фамилию отца обычно ты носишь, а мамина девичья фамилия должна соответствовать фамилии деда, которому, собственно, я и хотела поставить табличку, потому что, к слову сказать, таблички ставятся расстрелянным, людям, приговоренным к высшей мере наказания. То есть бабушке табличку я на том же доме, кстати, на Большом Афанасьевском при всем желании заказать и установить не могла.

И было довольно смешно, что я и в интернете искала, проглядывала эту улицу Большой Афанасьевский, потому что сестра моя и еще одна родственница троюродная сестра говорили, что это Большой Афанасьевский, это такой большой серый, сталинского типа дом, и кажется, он угловой. И никто не мог назвать номер. И я до того, как я узнала, какой номер сделают дедушке и бабушке я фантазировала и думала, я пыталась телепатически получить этот знак, что же это за номер дома. Почему-то мне казалось, что это первые, начальные числа какие-то 6 или 8, или 5. Вот я долго сидела в интернете, разглядывала там улицу Большой Афанасьевский и пыталась примериться к одному, другому дому и почувствовать какие-нибудь вибрации. Оказалось все не так. Это дом с двузначным числом.

Писала я письма в ФСБ, МВД…

А.Нарышкин― Про письма в ФСБ вы говорите уже не первый раз. Давайте вернемся, сделаем много-много шагов назад и на много лет назад вернемся. Когда вас вообще заинтересовала история вашего деда? Вы знали, наверняка, с самого детства, что дед был расстрелян, потому что у вас бабушка была, которая рассказывала.

Е.Коренева― Да, и мама знала.

А.Нарышкин― Когда в осознанном возрасте пришло понимание, что нужно эту историю как-то покопать, восстановить честное имя деда? Как вы этому пришли?

Е.Коренева― Вы знаете, откровенно говоря, это желание было всегда. И я всегда с детских лет – я и моя сестра – росли не просто с этой историей, а мы ее проживали постоянно, потому что бабушка у нас часто бывала дома. И с друзьями дома и с друзьями родителей велись все эти беседы, рассказы и так далее. Собственно, тогда, в перестройку и при приходе Горбачева, когда открылась такая возможность доступа к архивам. И вот я вчера уточняла у работников «Мемориала» закон о реабилитации от 18 октября 91-го года. Он сделал доступным судебные дела для всех родственников, иметь доступ к этим архивам. Но, собственно, они постепенно открывались, насколько я понимаю, доступы к этим материалам.

И вот так случилось, что реально дошла до этих материалов и предприняла какие-то шаги буквально только в связи с «Последним адресом». Другое дело, что…

А.Нарышкин― Вы перед эфиром говорили, что уже в конце 80-х…

Е.Коренева― Да, сейчас я расскажу. Дело в том, что у нас, как я уже сказала, не было ни одной фотографии дедушки, и мы не знали точную дату его смерти, потому что бабушка, когда она сидела или была в ссылке в какой-то момент – я это знаю из ее же писем, которые она писала в высшие инстанции о посмертной реабилитации дедушки – у нее сведения противоречивые. По одним сведениям он умер в 38-м году на Колыме своей смертью, а по другим — что якобы кто-то рассказывал из Колымы, чуть ли не энкавэдэшники, что большую группу увезли, посадили, и он с этой группой – куда-то увезли. Все. И из каких-то сведений она думала, что дата его смерти это 16 или 14 апреля 37-го года.

И вот однажды я уже где-то в начале 2000-х беседовала с другом нашей семьи, однокурсником моего племянника Кирилла, который закончил исторический РГГУ, с таким Юрой Смирновым. Я ему сказала: Как печально, что мы не знаем точную дату его смерти – дедушки. На что Юра сказал: "Ну как же так? Нужно приехать домой, зайти на сайт «Меморила» lists.memo.ru. Там есть огромный список жертв политического террора в СССР". Там я нашла дедушку, там я нашла бабушку. И вот на этом сайте была дата 27 ноября 37-го года. Но там очень лаконичная информация. То есть то, что я хотела узнать дату – мы ее узнали. Но это информация по последнему месту заключения. То есть на основе „Книг памяти“. Были такие „Книги памяти“ Магаданской области в его случае. И все эти разрозненные материалы, которые стали возникать – вот „книги памяти“ — они издавались не очень большим тиражом. И там была выборочная информация, а общей базы по жертвам политического террора, расстрелянным, репрессированным, ее не было. Ее стал делать только «Мемориал» — большая ему честь и хвала – общественная организация «Мемориал», они стали создавать базы такие.

А.Нарышкин― Вот смотрите, 2000-е, если я правильно понял. Вы приблизительно знаете, когда ваш дед был…

Е.Коренева― Не приблизительно, а я узнала из этого сайта «Мемориала», что это было 27 ноября 37-го года. Он был расстрелян.

А.Нарышкин― Дальше вы начинаете разматывать этот непонятный клубок. И вот следующий шаг – для тех, кто хочет тоже каким-то образом восстановить историю своих погибших и расстрелянных предков – что вы дальше делали?

Е.Коренева― Я сейчас скажу, что я дальше делала. Я только хочу сделать вставку, что в 88-м году вышла переводная книга американского историка Стивен Коэна, биография Бухарина, с года его рождения по 30-е годы, и там был коллективный портрет работников газеты „Правда“ в честь 10-летия газеты „Правда“. В 22-м году была сделана фотография. Там был дедушка мой среди многих известных личностей: Бухарин, Зиновьев…

А.Нарышкин― Как вы его узнали?

Е.Коренева― Я его не могла узнать.

А.Нарышкин― Он подписан был?

Е.Коренева― Никак не подписан. Бабушке кто-то из знакомых сделал копию в издательстве „Прогресс“, по-моему. И я помню, как мы сидели у меня на кухне незадолго до бабушкиной смерти, где-то за полгода, и у нее в руках была огромная фотография. Там, наверное, человек 50 на этой фотографии, может быть, 30. И она мне сказала: „Ну, ищи деда!“ Ну, как я его могу искать, я понятия не имею, просто никакого образа внешнего, тем более, черно-белая фотография общая. И я все время попадала не туда и не в того, и наконец, она мне в самом центре показала мне дедушку. Мы этот портрет увеличили. И он до сих пор единственным является у нас. Это было в 88-м году. Так что у нас уже в 88-м году была дата, его портрет. И где-то в 2000 каком-то, в начале была дата его смерти. И мне это было, честно вам скажу, и сестре было достаточно, мы были счастливы, что у нас есть фотография, есть дата, когда можно его поминать, и так далее.

Е.КОРЕНЕВА: Их судили за контрреволюционную троцкистскую деятельность оппозиционную

А.Нарышкин― А могилу?

Е.Коренева― Нет, ну а какая могила?

А.Нарышкин― Никакой информации?

Е.Коренева― Абсолютно. Собственно, у меня есть желание съездить в Магаданскую область. В Магадан слетать. Но кто-то из моих знакомых мне говорит: „Лена, ты не представляешь. Ты приедешь, там просто до горизонта сопки, в общем, все ровно и где искать?“ Конечно, если есть такая возможность… Потому что в одном из его допросов, его дел в Колыме как раз там внизу, под письмом – это коллективное письмо голодающих…

Но на самом деле, когда дедушка получил свой срок на Колыме, как только они туда этапом были доставлены в конце июля 36-го года, они сразу объявили голодовку. Политзэки все начали голодовку. Дедушка был один из организаторов голодовки. И они писали коллективные письма в разные инстанции о том, что им, по сути дела, созданы условия для истребления, не для того, чтобы они вышли после своего срока на свободу и опять поехали в ссылку, а просто намеренная, целенаправленная политика истребления, потому что их селили с уголовниками. Уголовников ставили над ними начальниками. Постоянные были конфликты и так далее.

И так, короче, в одном из таких писем стоит внизу какой-то 364-й или 346-й километр. И вот я хочу съездить в «Мемориал», выяснить попытаться, отталкиваясь от этого километра, может быть, примерно узнать месть, где они могли быть расстреляны. Потому что, как выяснила я совсем недавно, у тех представителей «Мемориала», которые со мной общались, что эта забастовка политзаключенных на Колыме в 36-37-м году – это очень известное событие в истории их движения Колымы, и оно внесена в какие-то источники. Более того, мне сегодня позвонил один из представителей «Мемориала» и сказал, что есть книга, которая вышла в 2000 году. Если не ошибаюсь, она называется „Жертвы Колымы. Магадан“, авторы: В. Мета, В. Диденко. И я уже в интернете нашла текст. И там про историю этой голодовки. И там мой дедушка упоминается.

Так вот, отвечая на вопрос слушателей, возможно, их интерес, нужно опираться на «Мемориал», потому что они меня сориентировали, кому писать, по какой форме писать, прислали мне на почту формы таких писем, обращений. И писать надо было во все эти органы тех мест, где дедушка был арестован. Это Москва…

А.Нарышкин― Вы помните первое место, в которое вы написали, первая инстанция какая-то.

Е.Коренева― Я не помню первую, вторую… Я помню, что я сразу написала повсюду.

А.Нарышкин― Такая рассылка. Что надо указывать?

Е.Коренева― Я написала в Москву, ФСБ, в ФСБ Архангельск, потому что из сайта «Мемориала» lists.memo.ru, где дату его смерти, расстрела я точно узнала. Там Колыма, эти магаданские „Книги памяти“. Я написала в Магадан, магаданское МВД. Вот, где ты пишешь в КГБ… фу, в КГБ – в ФСБ – ошибка понятная, — а где-то в МВД. Это объяснят в «Мемориале», просто забыла. И ты просишь, говоришь, что твой дедушка или твоя бабушка, тети, дяди двоюродные и так далее находились там-то и там-то в заключении, и ты бы хотела ознакомиться с архивными материалами и получить архивную справку. Архивная справка — это такое короткое изложение. И там должны быть обязательно даты: кто, откуда родом, когда родился, какой срок дали и так далее.

А.Нарышкин― Условно, сколько, например, ваш дед провел в этом лагере трудовом, прежде чем его отправили дальше куда-то по этапу.

Е.Коренева― Сейчас, секундочку, да. Очень важный момент, действительно, доказать, то есть сделать ксерокопию документов, — в каких-то случаях требуются нотариально заверенные, ну, это вам в «Мемориале» тем, кого это интересует, объяснят, — доказывающие твое родство. То есть свою фамилию. Если замужем или разведена, твою фамилию по отцу. Свидетельство о рождении твое, твоих родителей.

И, к счастью, было свидетельство о рождении моей мамы, которое доказывало, что это ее отец и мать. Если нет свидетельства о рождении ваших, если это бабушки и дедушки, то есть какие-то пути, по-моему, обхода этого дела, как-то можно поискать. К счастью мне не пришлось это искать. И ты обязательно прилагаешь к этому заявлению, просьбе, которую ты пишешь в эти инстанции, копию этих документов. И оттуда начинают тебе писать письма. И, должна сказать, это колоссальное чувство волнения вызывает, когда находишь в своем почтовом ящике такое письмо, открываешь его…

А.Нарышкин― Поскольку вы начали заниматься этой рассылкой в начале 2000-х, тогда интернет сильно развит не был, но, тем не менее, он уже был. Эти письма настоящие все-таки? То есть надо писать, приходить на почту, кидать в почтовый ящик или можно было по емейлу, по факсу?

Е.Коренева― Нет-нет, это ты отправляешь просто конверт. И в одном случае я просто получила из Архангельска – да, сейчас объясню все дедушкины этапы – и получила просто копию допроса его. Это, конечно, было потрясающе просто читать этот допрос. Когда в ФСБ, в московское ФСБ прислали архивные документы из Нижнего Новгорода, бабушке, что моя бабушка была арестована в очередной раз Нижнем Новгороде, где она отбывала ссылку; и по дедушке, скажем, из Магаданской области, ты читаешь и знакомишься с этими архивными делами, документами в Москве. Тебя приглашают на Кузнецкий мост, в библиотеку архива и на Лубянку, дом 20, Управление ФСБ по Москве – и там ты можешь читать все эти дела.

А.Нарышкин― Давайте сейчас сделаем перерыв. Прервемся на новости и рекламу. Программа „Своими глазами“ в эфире „Эхо Москвы“. Напротив меня Елена Коренева. У нас сегодня тема: Репрессированные родственники. Хроника поиска документов. На самом деле очень интересно. Продолжение через пять минут. Оставайтесь с нами.

НОВОСТИ

А.Нарышкин― Продолжаем программу „Своими глазами“ в эфире „Эхо Москвы“. Елена Коренева напротив меня, и мы говорим о репрессированных родственниках. Хроника поиска документов. Вспоминаем с Еленой Алексеевной и рассказываем, как лучше поступать, если вы хотите каким-то образом восстановить честное имя свое деда, бабушки, прадеда, прабабушки, которые были репрессированы, которые погибли в те самые суровые советские годы.

Мы с вами остановились в первой части программы на том, что мы разослали письма, и из некоторых ведомства мы получили ответы.

Е.Коренева― Да, мы получили ответы. И кто-то задал вам вопрос…

А.Нарышкин― Да, кстати, спрашивают на sms… телефон для sms в эфир: +7 (985) 970 45 45 и аккаунт vyzvon Твиттер – ваши вопросы Елене Кореневой присылать. Спрашивает Сергей из Кронштадта, как звали деда, и спрашивает еще конкретно, читали ли вы дело, видели. Сначала деда представьте.

Е.Коренева― Да. Дедушку звали Андрей Андреевич Константинов. Я познакомилась, начала получать письма. И ждала их ждала и, когда находила… И, представляете открыть конверт и увидеть там допрос: вопросы и ответы, что он отвечает на вопросы. И в конце всех вопросов его роспись.

А.Нарышкин― Сколько по времени ждали ответа? Понятно, что в каждом ведомстве есть свой срок реагирования…

Е.Коренева― По-разному. Но где-то недели три я ждала.

А.Нарышкин― Быстро относительно.

Е.Коренева― Где-то три, где-то месяц. Их было столько… Я объясняю. Мой дедушка был арестован. Это я узнала из дел, потому что то, что в детстве бабушка рассказывает, понимаете: „и там сидели, и там сидели“ — уже не понимаешь…

А.Нарышкин― Ну, без документов сложно.

Е.Коренева― Да, это какие-то рассказы. А увидеть это все и подтверждение документальное…

Дедушка впервые был арестован в 29-м году и получил срок 3 года Верхнеуральского политизолятора.

А.Нарышкин― А что он сделал?

Е.Коренева― Им всем приписывалась критика… Он был членом партии с 17-го по 28-й года. В 28-м году его исключили. Когда он был между посадками, ему снова предлагали вступить в партию. И многие так делали, кого исключили, но, насколько я правильно ориентируюсь в исторических событиях, в результате 15-го съезда партии ВКП(б) его исключили как оппозиционера. И он отказался вновь восстановиться в партии. То, что я поняла из дел, их судили за контрреволюционную троцкистскую деятельность оппозиционную. Но то, что я читала в их… Потому что там в 33-м году привлекли и дедушку и бабушку и по одному дело арестовали 88 человек, 88 – представляете?

Е.КОРЕНЕВА: Сталин вошел во власть, он начал менять все по-своему, и они считали, что это все порочно

Значит, 29-м – на 3 года. Освободился он раньше срока, и, как мне объяснили опять же работники «Мемориала», что там разные этапы были. В начале 30-х и самый пик террора, это Большой террор – 37-й – там разное было отношение к тем, кого осудили. Оно было более мягким, более лояльным, то есть судили жестко и все равно они получали сроки или ссылку. Но достаточно было отказаться, грубо говоря, от оппозиции, заявить об отходе от оппозиции, что они и сделали якобы – там целый коллектив этих посаженных, они написали письма с отходом от своих определенных оппозиционных взглядов.

А.Нарышкин― Условно, покаянное письмо.

Е.Коренева― Ну, видимо. Я не читала глазами, но факт остается фактом, что целая группа этих единомышленников получили сроки в 29-м, и они все написали спустя время, и он вышел раньше срока. Но ему потом инкриминируют, что „вы ввели в заблуждение следствие, потому что вы не отошли от оппозиции, вы продолжали со всеми общаться и заниматься той же деятельностью оппозиционной.

А.Нарышкин― Контрреволюционной.

Е.Коренева― Как я понимаю из материалов дела и допросов, то они собирались и критиковали. Они, действительно, отвечали на судах, что они критиковали действия партии по целому ряду вопросов: сельскохозяйственная политика, эта коллективизация и в отношении раскулачивания и так далее, за отсутствие демократических принципов, нарушение демократических принципов в партии, авторитаризм власти. То есть они были против сталинского изменения в партии. Собственно, когда Сталин вошел во власть, он начал менять все по-своему, и они считали, что это все порочно, что это все неверно и так далее. И они просто своим кругом это обсуждали. Они также поддерживали семьи репрессированных троцкистов, посаженных. Они собирали им деньги и так далее.

Но в 33-м году и дедушку и бабушку снова арестовали, то есть бабушку арестовали. Бабушку мою первый раз арестовали в 30-м году. Дедушку в 29-м – дали три года, бабушку – в 30-м и она сидела несколько месяцев в Бутырке. Но ее освободили. С нее сняли обвинение. В 33-м их снова арестовали. 58-10 – вот эта знаменитая статья. И дедушка получил 3 года снова Верхнеуральского политизолятора особого назначения. И он там отбывал. Бабушку сослали в Оренбург на 3 года. Потом дедушку в 36-м году, когда он освободился, сослали в город Архангельск в ссылку. Но буквально через пару месяцев его снова арестовали, снова было дело, и он получил 5 лет. Севдальстрой, Севвостлаг на Колыме. И 27 ноября, как я узнала… То есть он пробыл там около года. Он прибыл 29 июля – они начали голодную забастовку 55 человек (по одним данным 57, по другим – 55), которая стала, оказывается, очень известной забастовкой.

А.Нарышкин― То есть за эту забастовку, как сейчас говорят, за протестную акцию, его скорей всего и расстреляли?

Е.Коренева― Не его, их всех расстреляли.

А.Нарышкин― А есть какое-то подтверждение того, что вот именно за эти события?

Е.Коренева― Вы знаете, все эти формулировки, что им инкриминировались, они всегда одни и те же: за контрреволюционную, подрывную…, за подпольные какие-то организации, за покушение на свержение советской власти – оно довольно кондово одинаковые.

Если обвиняли в шпионаже Мейерхольда или водителя троллейбуса… Это приводит пример как раз Сергей Пархоменко. Он на своем доме, где он живет, установил, сам заказал табличку – одному расстрелянному водителю троллейбуса. По-моему, это на его доме где-то. Если водитель троллейбуса контрреволюционер… или монахини, или иконописцы и так далее… То есть, к слову сказать, я также узнала замечательный сайт, замечательный тяжелый сайт, на который всем нужно заглянуть, кому эту интересно, может быть, такой lists.memo.ru. Там список в алфавитом порядке всех улиц Москвы…

А.Нарышкин― mos.memo.ru, по-моему, называется.

Е.Коренева― А, mos.memo, я перепутала, да.

А.Нарышкин― Я просто тоже недавно его открыл. Это страшная вещь, потому что я свою улицу, на которой я вырос – старый дом, еще сталинской постройки, по-моему, 30-го года – вот сегодня буквально зашел на этот сайт, смотрю: такая-то улица здесь, в центре, такой-то дом – 10 человек в 37-38-м году. Жуть! То есть я понимаю, я этот дом хорошо знаю, я в нем вырос – 10 человек… И я понимаю, где эти квартиры, что вот это соседний подъезд, а вот это был мой подъезд.

Е.Коренева― Да, mos.memo.ru – это адреса по всем улицам Москвы, дома, в которых были репрессированные и расстрелянные, начиная с революции, кстати. Просто загляните туда наобум. Арбат возьмите. Я, естественно, Большой и Малый Афанасьевский смотрела. Поражает что – мало того, что гроздьями люди в домах просто арестовывались, гроздьями – количество в каждом доме где-то 2-3, а где-то 10, и по всей улице, особенно в центре. Но поражает еще то, что там нет единого принципа, кто был репрессирован, кто подвергался этому террору. Это все сословные уровни, это от крестьян, домработниц, до аристократов, дворян…

А.Нарышкин― Ученые, журналисты, члены партии – все подряд.

Е.Коренева― Это все социальные уровни от каких-то комиссаров, директоров заводов до художников, интеллигенции, грамотных людей, неграмотных, все национальности, просто все, какие возможно. То есть нет единого принципа, что „мы сейчас вот только, — условно говоря, — только образованную интеллигенцию или только „белую кость“ или только людей определенной национальности“. Там все. Просто посмотрите на это. Это, извините, любопытно, но это страшно. Но это самый сильный аргумент, когда начинаются споры: „А вот как мы понимаем? Да это так везде. Ну что особенного? Этого требовало время“. Это такой наглядный пример того, что никакое время, никакие условия, никакая ситуация не могла требовать такого тотального истребления населения.

А.Нарышкин― Давайте адрес только еще напомним, где в привязке к улицам московским. Это называется mos.memo.ru. Можете посмотреть. А, где вы нашли первый раз фамилию вашего деда…

Е.Коренева― А вот дедушки там нет, кстати, потому что, зная уже адрес Большой Афанасьевский – его там нет, потому что там список расстрелянных в Москве. А дедушка был расстрелян на Колыме. Теперь, что я могу сказать, я нашла в делах, которые я читала в библиотеке государственного архива ФСБ московском фотографию бабушки моей из дел. То есть вот эти классические фотографии, когда в фас, в профиль от 30 года, как раз когда она в Бутырке несколько месяцев провела, и от 48-го года. Потому что моей бабушке – то, что я узнала из дел, и лишний раз убедилась – совершенно невероятно тоже — ей вывернули наизнанку жизнь, потому что из Бутырки ее выпустили, в 33-м ее сослали на 3 года в Оренбург. В Оренбурге она получает… о господи! – сейчас я волнуюсь, могу запутаться – она получает срок на Колыму с 36-го по 41-й. И где-то была в Мордовии в Дубровлаге, она была в городе Сусуман, тот же Севвостлаг.

Причем, они с дедушкой попали в 36-м году на одну территорию, она просто об этом не знала, потому что это огромные территории. Они оба находились какое-то короткое время на Колыме. И после ее освобождения, формального отбытия этого срока как раз в Дубровлаге, уже после смерти Сталина 1 апреля у нее закончился срок. Ее отправили этапом без предъявления нового обвинения, без суда и следствия в Красноярский край на бессрочное поселение, то есть вечную ссылку. Послушайте, как называется: в поселок Перспективный.

А.Нарышкин― Название-то какое, да…

Е.Коренева― И она писала письма с требованием…, в общем, апелляции всякие с требованием ее освободить, что, мол, без суда и следствия, вообще, право на амнистию, потому что уже было право на амнистию. И вот только в 54-м году она освободилась. Так вот о бабушке очень много фактов я узнала из этих дел. К счастью моему, я нашла эти фотографии, хотя они страшные, родные мне и сестре моей, и нашей родне, естественно, но я вглядываюсь в ее лицо и пытаюсь что-то там прочитать и прочитываю, конечно, но… удивительно.

А.Нарышкин― Вы говорите, что из ФСБ, из архива ФСБ вы получили фотографию своей бабушки…

Е.Коренева― А дедушки – нет.

А.Нарышкин― Это оригинальные снимки, или вообще все ведомства высылают только копии?

Е.Коренева― Нет, это копии. Меня представители «Мемориала» предупредили, что я имею право затребовать у них копии дел.

А.Нарышкин― А оригиналы – нет?

Е.Коренева― Нет, ну что вы! Они же там хранятся. Копии оригиналов. Но они также меня предупредили, что „учти, если тебе не захотят давать все дело, копировать – то ты апеллируй к закону, что по закону они обязаны…“ Я не могу ссылаться на закон, моя память не держит все эти…

А.Нарышкин― Но в любом случае, если оригинал не дают, то копию должны, по крайней мере, предоставить.

Е.Коренева― Но на месте – а места было два, я говорю — в одном случае с делами я знакомилась в центральном архиве ФСБ в библиотеке, это Кузнецкий мост-22, по-моему, а по каким-то делам я знакомилась на Лубянке, дом 20 – это Управление ФСБ. И там разный подход, надо сказать. Мне сказали, что я имею право заказать копию. Я должна указать те страницы, которые я хочу, чтобы мне скопировали. Я попросила, чтобы фотографии мне скопировали. Они скопировали. Я очень благодарна…

А.Нарышкин― То есть дело, какие-то материалы оригинальные вы все-таки в руках можете подержать.

Е.Коренева― Нет, я сидела в этой библиотеке, я читала на Лубянке 20 в кабинете. При мне сидит представитель, работник, который ведет эту со мной переписку или должен, так сказать, заниматься моим вопросом.

А.Нарышкин― То есть вас наедине с другими не оставляют.

Е.Коренева― Нет.

А.Нарышкин― Ничего себе.

Е.Коренева― Ну, что значит… В этой библиотеке сидят работники… Ну, а что там? Я же не собиралась уносить что-то. Но, если на Лубянке -20 – там можно было на айфон снимать – я не снимала, у меня нет айфона – но по моей просьбе мне скопировали дело. Но при мне там пришел еще один такой же, как я – дело своих родственников мужчина смотрел, и он все тут же снимал и фотографировал.

А библиотеке архива, там мне сказали: „Нет, вы должны указать, что вас интересует“. Когда я вступила в полемику, что „мне сказали, что есть закон…“ что „может быть, я хочу все дело“ — мне сказали, а какой закон, да нет такого. Короче говоря, то, что мне нужно, они мне скопировали. Другое дело, что там произошла странная вещь. По 33-му году там такое количество материалов, потому что 88 человек проходило по этому делу и еще там по 30-му году, по бабушке было дело, то есть у меня было 4 папки. 2 более-менее тоненькие и 2 — огромные просто, колоссальные. И я испугалась, я говорю: „Слушайте, я же не могу за один присест это все прочитать и так далее. что меня интересует“. Мне сказали: „Да не волнуйтесь, приходите. Целый месяц у вас есть. Придете в другой раз, дочитаете. А, если вам не хватит месяца, еще…“.

Это было в начале 15-го года, где-то в январе. И потом вдруг дней через 10 – я обрадовалась, я им звоню – предупреждаю, что я снова приду. Они мне говорят: „Вы знаете, эти дела отправлены на снятие секретности“. Я говорю: „Как же так, я же их листала“. – „А вот так. У нас новый закон. Вот у нас меняется“. Я говорю: „А что же я знакомилась…“. То есть какая-то опять казуистика непонятная, вроде я ознакомилась… Одним словом: „Подождите, у нас тут технические сложности. Через месяц в конце февраля позвоните“. Я позвонила. Я не успела попросить копию какого-то дела, которое меня интересовало, чтобы указать, какие страницы мне скопировали. И с этим делом ушла одна из фотографий бабушки, которую я хотела – молодую, как раз в 30-е годы, ей было 29 лет. И в результате мне сказали, что секретность не снята. То есть пока не известно, когда доступ к этому делу будет снова открыт, но копию фотографии мне сделали.

А.Нарышкин― Спрашивают вас слушатели, были ли реабилитированы ваши родные?

Е.Коренева― Да, спасибо, что вы напомнили, это очень существенно. Были реабилитированы. Бабушка была реабилитирована в 56-м году. Если точная эта информация, то по всем ее делам – а в общей сложности она в лагерях и ссылках провела 20 лет. 20 лет, да. Моя мама, повторяю, воспитывалась в семье ее сестры. А дедушка был реабилитирован… здесь некоторая путаница есть, потому что, как выясняется, как я поняла из дела, что реабилитируют по каждому делу отдельно. Это не одна общая реабилитация. Вот по такому-то делу – такая-то комиссия в таком-то году. Дедушка, несколько я понимаю, был в основном по всем делам реабилитирован в 88-89-м году. Но по какой-то информации как раз по делу 33-го года якобы – в 56-м.

И надо сказать, что в делах в этих – ведь эти допросы кто-то записывал, и там стоят фамилии этих людей, которые ведут допрос и так далее. И там иногда скачет какая-то информация. Например, я знаю день рождения своей бабушки точно, потому что она была жива и вернулась, и мы много раз праздновали день рождения. Он умерла в 88-м в сентябре. Она родилась 14 января, там старый стиль, новый стиль, все равно. И вдруг в каком-то деле анкета: 11 апреля. Ну и еще какая есть непонятка – я пеняю на тех, кто вел эти допросы, мне как раз самой очень хотелось бы поговорить с «Мемориалом», с его представителями о том, насколько подлинную информацию мы получаем из этих допросов.

А.Нарышкин― Время у нас, к сожалению, подходит к концу. Спасибо большое – говорю Елене Кореневой, которая рассказывала про то, как восстанавливала историю своей семьи, в том числе, деда, который был расстрелян и отчасти бабушки, которая 20 лет провела в различных учреждениях…

Е.Коренева― Одну фразу хочу сказать. Спасибо огромное «Последнему адресу»! Это замечательный проект. Потому что все раскрутилось, все последнее, все эти документы — мои поиски адреса, ради которого мне пришлось поспешить и обратиться в ФСБ разных этих городов и мест ссылки и заключения моих дедушки и бабушки – все это я ускорила и сделала только благодаря проекту «Последний адрес», с их помощью и с помощью «Мемориала». И я все равно говорю как неофит, освещала всю эту тему просто своими глазами, как частное лицо. Но, безусловно, только обращайтесь в «Последний адрес» и «Мемориал», они вас сориентируют, дадут вам точную информацию: как, где, что искать.

А.Нарышкин― Спасибо! Елена Коренева в программе „Своими глазами“.