Чтобы помнили

В минувшие выходные в Петербурге еще на шести домах появились памятные знаки, еще девять человек получили мемориальные таблички, которые напомнят ныне живущим о страшных поворотах нашей истории. Этих людей можно без преувеличения назвать цветом нации, солью земли: ученые, инженеры, художники, преподаватели, врачи – без таких, как они, не выживает ни одно общество, а у них нет даже могил… Но есть родные и близкие, друзья и единомышленники, в чьи сердца стучится пепел невинных жертв.

По национальному признаку

– Я присутствую на похоронах отца через 78 лет, – пожилой высокий мужчина с букетом алых роз в руках еле сдерживает слезы. Потом замолкает, кладет цветы на асфальт рядом со стеной дома № 1 по Малому проспекту Петроградской стороны и отходит, закрывая лицо руками.

Когда Станислава Юлиановича Козловского, инженера Завода пластмасс, арестовали летом 1937 года, его сыну был всего месяц от роду. Через две недели отца расстреляли. Маленького Генриха спасла от лагерной жизни сестра матери – она забрала мальчика. Маму отпустили только в 1947 году, потом – 101-й километр, запрет жить в Ленинграде, Волхов. В хрущевскую оттепель им как бывшим репрессированным дали в Ленинграде комнату, но Генрих уже закончил к тому времени Политехнический институт, жить в одной комнате с мамой было неудобно, и он сначала работал на Красноярской, Братской, Усть-Илимской ГЭС, потом – в Сирии.

– Мой отец был поляком, учился в польской гимназии при костеле Святой Екатерины на Невском, – рассказал «Новой» Генрих Станиславович. – Их тогда расстреляли сразу восемь человек, они все учились вместе, поддерживали отношения. Их объявили шпионами, как тогда всех обвиняли. Но если бы только их!.. Вот видите стадион? Представьте, что только за два года – 1937-й и 1938-й – в Ленинграде было расстреляно два таких стадиона, почти сорок две тысячи человек!

В этом же доме жила до войны замечательная семья известного в Ленинграде художника Бронислава Малаховского. Того самого, кто придумал и нарисовал «умную Машу», героиню очень популярных детских комиксов. Кстати, прототипом умной Маши была собственная дочь художника Катя. Мальвину и Буратино для новой книжки Алексея Толстого Малаховский тоже рисовал со своих детей, Кати и Димы.

В субботу угловой дом – Малый проспект П. С., 1/3 (угол со Ждановской набережной) – был похож на уличный вернисаж: стенды с фотографиями, оригиналы графических работ на мольбертах и просто приставленные к стене, плотное кольцо зрителей, рассматривающих фотографии и работы, которые до этого дня мало кто видел.

– Это мой дед, вот это – Наппельбаум, а вот моя бабушка, – показывает фотографии Василий Малаховский, внук Бронислава Малаховского. – У них часто собирались ленинградские художники, артисты, писатели, дед дружил с Алексеем Толстым.

Летом 1937 года, когда родители с детьми отдыхали в Пушкинских горах, Бронислава забрали, и больше семья его не видела. Марию Валентиновну с сыном и дочерью выслали из Ленинграда сначала в Казахстан, потом они перебрались в Пермский край. Вскоре Малаховского расстреляли, его потомки больше не вернулись в квартиру на Петроградской стороне: сотрудники НКВД вывезли оттуда весь архив художника, его работы, эскизы, архитектурные проекты. До сих пор судьба архива остается неизвестной. Мария Валентиновна умерла в 1948 году, оказавшись в тюрьме из-за нарушения паспортного режима.

Детей усыновила семья знаменитого художника Натана Альтмана – его женой была родная тетя Малаховских. Катя училась в Москве в балетном училище, Дмитрий остался в семье Альтманов. Закончил географический факультет, защитил докторскую диссертацию. Его сын, Василий Малаховский, внук художника, учился на геологическом факультете ЛГУ. А вот его дочь Станислава пошла по стопам прадеда – она выпускница Художественно-промышленной академии имени А. Л. Штиглица, собрала большой материал по истории семьи, ее польским корням.

– Дедушка и бабушка были невинно убиты, – считает Василий Дмитриевич. – К сожалению, их жизнь была недолгой и трагической. Но сейчас те, кто их никогда не знал, интересуются ими, начинают их любить, и это именно случай бессмертия души. Если душа добрая и хорошая, она всегда проявится и будет жить в добрых сердцах.

Наука? Убивать!

Имя профессора истории и права Аркадия Владимировича Бородина сейчас, возможно, помнят немногие. Сохранились скупые записи в архиве Библиотеки академии наук, где он работал в последние годы, и в материалах «академического дела» – трагической странице истории нашей науки. Тогда ОГПУ сфабриковало уголовное дело против группы ученых в 1929–1931 годах в Ленинграде. В 1924-м Аркадий Владимирович был уволен из университета как потомственный дворянин, с 1925 по 1929 год заведовал алфавитным каталогом БАН. В 1931-м Бородина приговорили к десяти годам, наказание отбывал на Соловках, затем его перевели на строительство Беломорканала. Умер под Медвежьегорском в 1932 году. Последним адресом для Аркадия Владимировича стал дом 1 по Большой Пушкарской улице: теперь по инициативе его внучки здесь установлен памятный знак.

Появился он и на доме 44 по 11-й линии Васильевского острова, откуда ушел в свой последний путь знаменитый математик, метеоролог Борис Иванович Извеков.

– В последний раз я видела своего отца вон оттуда, с десятой линии, – показывает Татьяна Борисовна Булах-Извекова, дочь ученого. – Мы вышли из дома, папа провожал нас, глядя из окна. Больше мы не виделись. Это последний адрес, отсюда его увели, два окна на третьем этаже – его кабинет.

Дело № 555 – страшное свидетельство уничтожения ученых в Ленинграде в самом начале войны. Впрочем, началась эта история в конце 30-х. Известный российский публицист Ярослав Голованов в середине 90-х годов опубликовал в журнале «Огонек» материал «Палачи и жертвы, дело № 555», в котором рассказал о штатном осведомителе НКВД Евгении Меркулове, известном под кличкой Телевизор. По его наветам в конце 30-х годов были арестованы и отправлены в лагеря более 30 ученых. А в начале войны, в конце 1941 года, ленинградские энкавэдэшники, чтобы доказать необходимость своего пребывания в тылу, затевают масштабное дело о «контрреволюционной деятельности члена-корреспондента Академии наук Игнатовского и его группы». По доносам Телевизора с осени 41-го по зиму 42-го были арестованы, расстреляны, замучены и сосланы в лагеря более 130 ученых, профессоров и доцентов: физиков, математиков, геофизиков.

– Я не знаю, где отец умер. Голованов написал, что на этапе, но где и когда – я так и не узнала, – говорит Татьяна Борисовна. – Скорее всего, он умер во внутренней тюрьме. Я так рада, что у меня теперь хоть какое-то памятное место есть вместо могилы!

Перечитывая заново…

Нет могилы и у выдающегося советского литературоведа, преподавателя Университета, сотрудника Пушкинского Дома Григория Александровича Гуковского. Гуковского арестовывали дважды: в 1941-м за «контрреволюционную агитацию» (но вскоре освободили за недостатком улик), а в июле 1949-го – в рамках «борьбы с космополитами».

– Был арест, обыск, – рассказывает о Григории Александровиче его правнучка, Кира Долинина, известный петербургский искусствовед, критик, преподаватель Европейского университета. – Дело было прекращено за смертью, все бумаги уничтожили, в том числе рукописи статей и книг, которые он готовил. У нас в семье нет ни одного документа о семье – человека сгноили, документы пропали.

Кира и ее мама познакомились с делом Григория Александровича в архиве ФСБ. Красноречивые протоколы допросов производили страшное впечатление: допрос длился восемь часов, а записей – на две страницы.

– Что они делали остальное время – пытали, били? – говорит Кира Долинина. – То, что мы смогли прочесть, подтверждает наши догадки: моего прадеда и его брата Матвея Гуковских взяли по «Ленинградскому делу» – поэтому и следователь по особым делам, поэтому расследование в Москве. По всем материалам видно, что НКВД интересовал Александр Вознесенский, ректор Университета. Так что дело было не в «борьбе с космополитами».

У Гуковского учились Лотман, Макогоненко, Бялый. Когда в интернете распространилась информация о том, что на доме, который теперь стоит по адресу 13-я линия, 56, появится памятный знак Гуковскому, в адрес его родных стали приходить пронзительные письма: «Здравствуйте, Кира! Меня зовут Нелли Венская, мне 87 лет, я училась у Вашего знаменитого прадеда… На лекции Г. А. Гуковского в 1949 году было непросто попасть. Места в актовом зале занимали заранее, потому что, помимо университетских студентов, туда набивались слушатели из всех вузов: строительного, медицинских, педагогического, политехнического. Сидели на подоконниках, на полу, на рояле, под роялем. Трансляцию выводили в коридоры, вестибюль… Последним циклом, который нам посчастливилось прослушать, были его блистательные лекции о Пушкине. Следующим должен был идти Гоголь, и мы уже предвкушали фейерверк остроумия, неожиданных сопоставлений и глубоких открытий… Но этого цикла уже не услышал никто…»

– В русском литературоведении Гуковский был главным исследователем литературы XVIIIвека, – говорит Андрей Костин, ученый секретарь Пушкинского Дома. – Он добился издания собрания сочинений Радищева, был блестящим исследователем. Гуковский создал советское представление обо всем XVIIIвеке. Его смерть, потеря его рукописей – огромная трагедия для российской науки.

Семья спасает мир

Сохранили память о своих предках и в семье Беленьких-Богдановых, живших в конце 30-х годов на Петроградской стороне, на Большой Пушкарской, 39. Из маленькой комнаты в коммуналке однажды летним утром в 1937 году увели сначала отца, Павла Давыдовича Беленького, бухгалтера, потом мать – Лидию Евгеньевну Богданову, домохозяйку. Сын Владимир остался жив, сейчас ему 85 лет, живет в Москве. На установку памятной таблички Владимир Павлович приехать из-за здоровья не смог, приехал внук Арсений, правнук убитых Лидии Евгеньевны и Павла Давыдовича.

– Я об этом помню, мне кажется, такое нельзя забывать, – сказал Арсений Беленький во время церемонии установки. – У меня есть сын, которого я обязательно привезу в Петербург, и покажу дом, где когда-то жили его предки.

Семья Дауманов впервые с 1937 года собралась в Петербурге почти в полном составе на установку памятного знака своим предкам. Абрам Дауман, получивший степень врача-хирурга в Германии, оперировал больных на фронте в Первую мировую войну. За что получил личное дворянство, именное оружие, был награжден орденами Станислава и Святого Георгия. Его сослуживцы, узнав о награждении, за свой счет заказали ордена у известных ювелиров и преподнесли Абраму Дауману в знак глубочайшего уважения. Илья Дауман занимался стенографией, у него была собственная методика, по которой он написал учебник.

В дом 6 по улице Некрасова братья Дауманы переехали в 1924 году из Харбина, куда занесли их революционные вихри.

– По рассказам своего отца я знаю, что, когда деда пришли арестовывать, ему, еще маленькому, сказали: «А ты, мальчик, спи», – рассказывает Алексей, внук убитого Абрама Даумана. – Моего папу забрала семья тети, хотя ее мужа тоже арестовали, допрашивали и пытали – ему отрубили четыре пальца, но он ни в чем не сознался, никаких бумаг не подписал и его в конце концов выпустили.

Сначала арестовали старшего брата, Абрама. Младший Илья был в это время в Екатеринбурге в командировке.

– Ему родственники написали – не приезжай, брата арестовали, – рассказывает Вильям Евгеньевич Розенсон, племянник убитых. – Но он ответил: я ни в чем не виноват – и вернулся. Его сразу же взяли. Его жена, хоть и развелась с ним, не отказалась от мужа и тоже была сослана.

Потомки семьи живут в разных городах России, в разных странах – кто-то не успел добраться до Петербурга из Бразилии. Но для всех них этот дом на улице Некрасова – одно из самых важных мест на земле.