The Price of Silence: Family Memory of Stalin's Repressions

Мы публикуем краткий перевод статьи, посвященной истории семьи репрессированного Леонтия Брискина. Статья написана правнучкой Л.И. Брискина, сотрудником американского Института Кеннана Изабеллой Табаровски. В феврале 2016 года г-жа Табаровски приняла участие в церемонии установки в Барнауле таблички памяти своего прадеда.

Цена молчания: семейная память о сталинских репрессиях

Обнаружив имя своего прадедушки в онлайновой базе сталинских жертв, Изабелла Табаровски решила совершить поездку на родину. Во время путешествия она обдумывала личные и национальные последствия молчания, которое продолжает окружать тему репрессий в России.

В августе 1941 г. прадедушку Изабеллы – Леонтия Брискина – забрали из его дома в Барнауле; на свободе осталась жена Сара и трое детей. Леонтию было 44 года. Судившая его «тройка» признала подсудимого «врагом народа» и вынесла приговор: 10 лет заключения. Леонтий был реабилитирован в 1956 г., во время хрущевской «оттепели»; к тому времени его давно не было в живых.
К счастью, память об ушедшем жила. Сара отказывалась забыть своего мужа: она регулярно ходила на местное кладбище, выбирала место и молча стояла с закрытыми глазами. В 1956 г. ее дочка Бася получила документ о посмертной реабилитации отца. По семейной легенде, она швырнула документ в лицо чиновника и выбежала из кабинета со словами «Реабилитирован? Но он же ничего не сделал!» Неизвестно, было ли все именно так, но возможно, этот личный бунт, как бы он ни был мал, позволил членам семьи сохранить чувство собственного достоинства и ощущение свой силы. Семья продолжала бережно хранить память о Леонтии, передавая ее из поколения в поколение.

Однако эта история хранения семьей памяти о жертве репрессий необычна для России. Среди архивных материалов, хранящихся в «Мемориале», есть семейные фотографии с залитыми чернилами или попросту вырезанными лицами. Нередко из-за чувства стыда или страха семьи перестают общаться с близкими, даже когда это не запрещено.

Между тем, травма от жестоких преступлений советского времени затронула практически всех людей, родившихся в России в XX веке. От 50-ти до 55-ти миллионов пострадали в ходе репрессий 1917 – 56 гг., включая убитых, высланных, жертв политических кампаний, приговоренных к принудительным работам, насильно переселенных или перемещенных за тысячи миль по всему Евразийскому континенту – а также их семьи, которые лишились всех прав, были выгнаны из дома и заклеймены как родители, супруги или дети врагов народа. В 1937 г., самом кровавом за время существования режима, правительство убивало в среднем по тысяче собственных граждан каждый день.
По словам немецкого психоаналитика Вернера Болебера, трагедии такого масштаба оказывают тяжелый травматический эффект на все общество. Однако в пост-советском пространстве персональное и национальное травматическое влияние сталинских репрессий осталось совершенно не исследованным.
Исследования показывают, что память о травматических событиях передается следующим поколениям. Это хорошо видно на примере изучения потомков выживших жертв Холокоста. Гены детей демонстрируют изменения, которые делают этих людей подверженными депрессивным расстройствам, и объяснить это можно только психологической травмой, передавшейся следующему поколению. То же самое отмечают психологи в России: например, люди боятся быть арестованными, хотя не совершили никакого преступления.
Изабелла рассказывает:
«Несколько месяцев назад я нашла имя своего прадедушки в онлайновой базе «Мемориала». Один из моих родственников, по-прежнему живущий в Барнауле, получил в местном архиве ФСБ дело Леонтия. Впервые я увидела его лицо, на котором застыло испуганное и подавленное выражение, прочла записи его допросов, приговор и справку о реабилитации. Я узнала, что ко времени своего ареста Леонтий уже потерял брата: как сообщается в бумагах, в 1938 г. брат Абрам был «изъят» НКВД, после чего пропал. В документах, где скрупулезно перечисляются адреса всех живых родственников, адрес Абрама был оставлен пустым. Как будто его ко времени допроса Леонтия уже не было в живых. Возможно, так оно и было.
И в этот момент я поняла. Я поняла тот страх, который всегда жил в моей бабушке Мари, которой на момент ареста деда было 22 года. Всю оставшуюся жизнь Мари не позволяла никому говорить в ее присутствии о политике. Ее дверь была оборудована бесчисленными замками и цепочками, и каждый вечер завершался ритуалом последовательного их закрывания. Ребенком я не могла понять, чего она так боится, и кто может пытаться прорваться через эту забаррикадированную дверь.
А кроме того, теперь я лучше поняла природу собственного страха – страха, который я всю жизнь, скорее неосознанно, несу в себе, и который сегодня, спустя 26 лет жизни в другой стране, неизменно возвращается ко мне в ту самую секунду, как я ступаю на российскую землю.»
В условиях, когда российское государство не заинтересовано в честном национальном обсуждении  репрессий (что, по словам Болебера, является единственным способом излечения травмы у последующих поколений), несколько частных инициатив, пытающихся восстановить историческую память по отношению к отдельным людям и их семьях, приобретают особое значение. Одна из таких инициатив – «Последний адрес», который координирует Сергей Пархоменко.
340 памятных табличек уже установлены сегодня в 22-х городах России, но спрос значительно превышает предложение. У координаторов Последнего адреса уже 1500 заявок. Несколько месяцев назад Пархоменко обратился к своим почти 150 тысячам сторонникам по Фейсбуку с предложением стать волонтерами проекта: во многих случаях заявителям уже за 80, и они не смогут долго ждать, пока будет установлена табличка.
Тем не менее, по словам Пархоменко, идея состоит не в том, чтобы увесить всю Россию мемориальными табличками. Скорее все это нужно для того, чтобы начать диалог – с членами семьи, соседями, прохожими. Каждая табличка сделана по чьей-то заявке – и это тоже важный элемент развития в людях чувства ответственности за историю своей семьи и своей страны.
Сегодня продолжаются нападки на российскую историческую память. «Мемориал» объявлен «иностранным агентом» – ярлык, который в большинстве случаев вынуждает организацию прекратить работу. Но даже если бы «Мемориал» мог продолжать борьбу, этого недостаточно. Чтобы сломать все сгущающуюся пелену молчания, нужны усилия всего общества. Мы все должны взять на себя ответственность за прошлое своих семей. Мы должны интересоваться семейными историями друг друга. Мы должны помочь тем, кто хочет говорить, кто хочет узнать больше. Мы должны завершить оплакивание погибших, чего так и не смогли сделать предыдущие поколения.

Пересказала Лариса Мелихова