Дом на улице Костикова (быв. 5-я Звенигородская) построен в 1929 году и относится к рабочему поселку «Нижняя Пресня» — типовой застройке 1920-х годов периода архитектурного авангарда. Как и другие подобные рабочие слободки («Русаковка», «Усачевка», «Погодинская» и др.) комплекс зданий «Нижняя Пресня» до сих пор вызывает интерес профессионалов фасадами и планировочным решением. Кварталы «Нижней Пресни» входят в число семи конструктивистcких поселков, имеющих особую историко-архитектурную ценность, их сохранение отстаивает «Архнадзор».
В 1933 году в доме на 5-й Звенигородской улице купила комнату в кооперативной квартире семья Коношонков. Кириллу Григорьевичу Коношонку мы сегодня установили мемориальную табличку. О репрессированном рассказывает заявительница памятного знака Екатерина Елпатьевская.
О Кирилле Григорьевиче Коношонке в нашей семье никогда не говорили. Лишь однажды я услышала от отца, что бабушкин второй муж был репрессирован. Да еще в семейном альбоме есть фотокарточка пятерых людей с подписью «пережившие плен и лагеря». Но кто эти люди, никто мне сказать не мог.
После смерти папы, разбирая семейный архив, я нашла бабушкин фотоальбом и снимок молодого человека, подписанный так: «Кирилл Григорьевич Коношонок, 1897-1942-43(?) Родился в Белоруссии, умер в лагерях Коми АССР». Я начала поиски сведений о погибшем родственнике, и первая же ссылка привела меня к Александру Селиванову, человеку, который тоже занимался поисками информации о Коношонке. Оказалось, что Кирилл Григорьевич Коношонок был братом бабушки Александра (на той самой карточке — «пережившие плен и лагеря» — его бабушка и отец). Для меня же Коношонок — муж моей бабушки. Так двое не самых близких Кириллу Коношонку родственников начали восстанавливать историю его жизни и гибели. На переписку с архивными ведомствами ушло два года. Пригодились и документы из семейного архива, и данные из базы «Мемориала». Я благодарна Александру Селиванову за его знания, упорство и труд, благодаря которым мы получили архивные дела и смогли восстановить историю жизни и смерти нашего родственника.
 |
 "Пережившие плен и лагеря".
В первом ряду сестры Ефросинья Григорьевна Селиванова (Коношонок) и Мария Григорьевна Тауклис (Коношонок), отсидевшая в АЛЖИРе. Во втором ряду Радомир Селиванов, отец Александра Селиванова.
Слева: "Кирилл Григорьевич Коношонок, 1897-1942-43(?) Родился в Белоруссии, умер в лагерях Коми АССР" |
Кирилл Григорьевич Коношонок родился в 1897 году на станции Княжица Витебского уезда Витебской губернии в семье железнодорожного рабочего. До революции он окончил Рославльское техническое училище, готовившее путейцев, и вся его дальнейшая жизнь до самой смерти была связана с железнодорожным строительством.
В июле 1918 года Коношонок вступил в РКП(б). В начале 20-х годов он переехал в Москву, учился сначала на рабфаке, а потом в МИИТе, на отделении строительных сооружений. В 1927 году Кирилл Григорьевич женился на моей бабушке Софье Павловне Волковой, которая тоже работала в то время в системе Наркомата путей сообщения (НКПС).
В МИИТе Кирилл Григорьевич был секретарем партийной ячейки. Ко времени студенчества относится первое исключение Коношонка из партии — за то, что «принимал активное участие в контрреволюционно-троцкистско-зиновьевской оппозиции, являлся одним из руководителей оппозиционной группы в МИИТе, имел троцкистско-зиновьевскую платформу в партийных органах, отказывался назвать фамилии от кого получил платформу». Эти слова — «отказывался назвать», «не разоблачил» — будут фигурировать и дальше в партийном деле Коношонка и приведут позже к окончательному исключению его из ВКП(б). Тогда же, в 1928 году, его восстановили в партии.
В начале 1935 года на партсобрании Моспроекттранса, где Коношонок работал начальником сектора индивидуального проектирования гражданских сооружений, его исключили из партии во второй раз как «неразоружившегося троцкиста», но затем опять восстановили со строгим выговором.
Следующий архивный документ относится к маю 1936 года и называется «Акт проверки партийных документов политотделом Управления строительства Рубцовка-Риддер». Коношонок был командирован на «казахский» отрезок дороги Рубцовка-Риддер, которая должна была связать Казахстан и Алтай. На станции Шемонаиха он работал в должности начальника проектно-технического отдела Управления строительством. В «Акте проверки» сказано: «Коношонок знал, что здесь работает активный троцкист Рабинович, <…> однако не принял никаких мер к его разоблачению, и даже после того, как вредительство Рабиновича было разоблачено, Коношонок нигде не выступил с разоблачением троцкиста Рабиновича. На собрании ИТР Коношонок отмалчивался, а также не использовал газету для разоблачения троцкистов Рабиновича — Вандышева». (Лазарь Львович Рабинович, работавший на строительстве дороги Рубцовка-Риддер в должности начальника экскаваторных работ, 10 апреля 1936 года приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей по обвинению в «троцкистской деятельности». Срок отбывал в Сиблаге. Через год — 16 июля 1937 года — уже в лагере его обвинили во «вредительстве и участии в контрреволюционной троцкистской организации» и в тот же день расстреляли. В «Последний адрес» поступила заявка на установку мемориальной таблички Рабиновичу. — ред.). Парттройка постановила исключить Коношонка из партии «как неразоружившегося троцкиста».
Весной 1936-го к Кириллу Григорьевичу приехала жена (моя бабушка Софья Павловна) и устроилась секретарем-машинисткой стройсанотдела Строительства. 19 октября она уволилась и срочно уехала в Москву, а 31 октября за Коношонком пришли с ордером на арест. Можно только предполагать, почему эти две даты — отъезда Софьи Павловны и ареста Кирилла Григорьевича — стоят так близко. Возможно, Коношонки знали о предстоящем аресте или предчувствовали его. Так или иначе, Софья Павловна уехала домой, таким образом избежав ареста, и выжила.
В 1943 году, когда мой 11-летний папа и его маленькие братья и сестры остались после смерти мамы одни в эвакуации в Мордовии, она — их тетка — вывезла их оттуда и тем самым спасла им жизнь. Позже она усыновила моего отца. Благодаря этому я сейчас пишу эти строчки.
Партийные документы рассказали о жизни Коношонка. Листы следственного дела восстанавливают историю его гибели.
Из постановления об аресте Кирилла Григорьевича Коношонка: «При проектировании проектов проводил контрреволюционное вредительство по главнейшим техническим сооружениям на строительстве дороги Рубцовка-Риддер, как то: электростанции, водоснабжение, пассажирские здания, плотина, что привело к размыву весенними водами 1937 г. Затягивал проектирование. Привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58-7 и 58-10 и заключить под стражу с последующим этапированием в Семипалатинскую тюрьму».
Он просидел в тюрьме почти год, следствие закончилось лишь в сентябре 1937-го. Затем Коношонка перевели в тюрьму Барнаула, но суд все не начинался. В деле фигурирует записка начальника Барнаульской тюрьмы: «в виду того, что з/к содержится в тюрьме продолжительное время, прошу проверить, где он должен содержаться» (в Барнауле или Семипалатинске. — ред.).
В мае 1938-го Коношонок написал военному прокурору Томской железной дороги: «Я нахожусь в тюрьме 20-й месяц, но дело мое так и не попало в судебные органы. Прошу принять меры для ускорения рассмотрения моего дела и о принятых мерах не отказать в любезности сообщить мне через Барнаульскую тюрьму». Суд состоялся лишь в августе 1938 года: обвиняемый был приговорен к 20 годам лишения свободы в исправительно-трудовом лагере с зачетом предварительного следствия. По каким-то причинам датой начала срока указали 31 октября не 1936, а 1937 года, то есть, фактически, Коношонок был приговорен к 21 году заключения. Его отправили обратно в Барнаульскую тюрьму, приговор в силу еще не вступил — Кирилл Григорьевич не потерял надежды и подал апелляцию на приговор. Ответ пришел лишь в 1939-м: жалоба неосновательная и оставлена без удовлетворения.
Следующий документ — сопроводительная справка — датирован 14 марта 1940 года. Тогда, спустя три года после ареста, Коношонок по-прежнему находился в тюрьме Барнаула. В документе сказано: «Сдать на станции Обозерская в распоряжение Сороклага НКВД. Вид конвоя усиленный. Санобработку прошел. Здоров, следовать может». Так з/к Коношонок был отправлен через всю страну этапом в Карелию, где шло строительство железнодорожной ветки Сорока-Обозерская, названной позже второй «Дорогой жизни».
Из учетно-статистической карточки Сороклага следует, что заключенный прибыл на место через месяц, 11 апреля 1940 года. Мы знаем, что тюремный врач при отправке написал «здоров», Коношонок — инженер путей сообщения по специальности — снова попал на строительство железной дороги, теперь как заключенный. О том, что происходило дальше с Кириллом Григорьевичем, видно из медицинских выписок, приложенных к делу. Через три года записи фиксируют медленное умирание лагерного «доходяги» уже в Устьвымлаге:
6 октября 1943 года. Алиментарные отеки; легкий труд.
14 февраля 1944 года. Заключение врачебно-трудовой комиссии (ВТЭК): Ранее перенес сыпной тиф, воспаление легких. Алиментарные отеки, паховая грыжа большого размера, истощение, миокардит. Данные недуги в условиях лагеря неизлечимы. Ходатайство о досрочном освобождении.
1 июля 1944 года. Истощение, хроническая пеллагра. Инвалид II группы.
С августа 1944 года Коношонок уже не покидал стационар санчасти. Отправила ли ВТЭК ходатайство о досрочном освобождении, был ли получен на него ответ, мы не знаем. 28 марта 1945 года Кирилл Коношонок был найден повешенным в лагерной санчасти.
Кирилл Григорьевич Коношонок был реабилитирован в 1958 году прокуратурой Казахской СССР.
27 марта 1990 года бюро Восточно-Казахстанского обкома Компартии Казахстана «восстановило в партийном отношении» трижды исключенного из партии Коношонка.
| Архивные фотографии и документы следственного дела* | Церемония установки табличек «Последнего адреса» (фото) (видео) |
* Опубликовано с разрешения родственников репрессированного.
