Здание по адресу улица Чайковского, 24 было построено архитектором Р.Б. Бернгардтом в 1860 году для генерала от артиллерии, попечителя Александровского комитета о раненых А.А. Фадеева. В 1900 году дом был приобретен женой полковника Кавалергардского полка О.В. Серебряковой. В том же году архитектор Борис Гиршович построил новое здание, включив в него и то, что было. Свои обликом дом напоминает первые дворцы Петербурга, его барочную застройку.
До Октябрьской революции здесь располагалось шведское посольство, проживал пианист и дирижер А.И. Зилоти, художник Н.П. Богданов-Бельский, семьи графа Т.М. Лорис-Меликова, гвардии полковника Н.И. Новосильцева, министра внутренних дел генерал-лейтенанта П.Д. Святополк-Мирского.
В 1920-е годы в доме находилась Школа киномехаников. В те же годы в этом доме в семье своей тети С.Е. Алянской проживал вместе с матерью Идой Ефимовной Виктор Федорович Хородчинский. В документах встречаются еще четыре варианта написания его фамилии – Хародзинский, Хорочинский, Харачинский, Хародчинский.
Заявку на установку таблички прислали родственники Виктора Хородчинского, они же по имеющимся в семейном архиве документам и семейными преданиям написали о нем текст, который мы приводим ниже.
 |
«Виктор Хородчинский прожил неполных 25 лет (он родился в 1913 году в Выборге. – ред.). 2 октября 1937 года тройка НКВД по Челябинской области приговорила его к расстрелу. Через три дня приговор был приведен в исполнение.
Первый раз он был арестован ровно восемь лет до этого, 5 октября 1929 года. Ему было тогда 15 лет, он жил с матерью, Идой Ефимовной Хародчинской в Ленинграде на ул. Чайковского, в доме № 24, в квартире 20. Учился в школе № 13, это Соляной переулок, дом № 12.
Причиной ареста послужила написанная им рукописная листовка, которая встретила одобрение и поддержку одноклассников. В ней говорилось о последних событиях в стране, высылке Льва Троцкого, об уходе многих партийных вождей в оппозицию Центру, возглавляемому Сталиным, о том, что происходящее в ленинградских парторганах доказывает, что в политику партии вкрались досадные ошибки. Он писал: «Мы призываем смело вскрывать все ошибки партаппарата и требовать очищения советских и партийных органов на основе широчайшего участия рабочих масс». Заканчивалась листовка лозунгом «Да здравствует диктатура трудящихся!» |
Виктор был признан руководителем группы ленинградской молодежи и приговорен к пяти годам в Соловецком концлагере. По ходатайству Политпомощи, возглавляемой Екатериной Пешковой (жена писателя Максима Горького, полное название организации – «Помощь политическим заключенным». – ред.), срок был уменьшен до трех лет в связи со школьным возрастом осужденного.
Отсидев три года, Виктор был освобожден. В 1932 году он вернулся в Ленинград и поступил в Металлургический институт. Он больше не выступал с критикой партии и советского строя, но в ноябре 1932 года был вновь арестован. Постановлением Коллегии ОГПУ приговорен к пяти годам заключения в Соловецком лагере по обвинению в руководстве контрреволюционной молодежной организацией меньшевиков.
Главное доказательство (его вины. – ред.) состояло в том, что отец Виктора Федор Исаевич Цедербаум (двоюродный брат известного меньшевика Мартова Ю.О. – ред.) был видным меньшевиком. А выйдя на свободу, Виктор встречался с родными отца, и это было расценено органами как установление связи с подпольем. Сам Федор Цедербаум в это время сидел в Верхнеуральском политизоляторе. А когда он был ненадолго выпущен в 1936-м, сын уже сидел в Соловецком, а затем в Челябинском политизоляторе.
Они не имели физической возможности встретиться. И были расстреляны – в разных местах, но примерно в одно время, осенью 1937-го.
Виктор действительно гордился отцом и считал его образцом политического деятеля. Как и отец, Виктор стал социал-демократом и оставался им до конца. Это может показаться странным, но в СССР долгое время соблюдался установленный в царской России в 1904 году статус политического заключенного, который получали члены революционных партий. В отличие от уголовников, политзаключенных не заставляли работать, разрешали чтение центральных газет и пользование библиотекой, выдавали бумагу и карандаши. За нарушение режима политзэки лишались этих благ. Виктора постоянно обвиняли в нарушениях режима, делали это конвоиры, охранники и вахтеры.
Для восстановления своих прав Виктор, также в традициях политзеков царской России, объявлял голодовки и добивался своего. «С момента первого ареста в 1929 году он объявлял голодовки несколько раз, но с каждым разом успех достигался все более дорогой ценой», – пишет в своих воспоминаниях Юрий Чирков, узник Соловков, свидетель одной из голодовок Виктора в 1935 году.
В сентябре 1936 года Виктор был переведен в Челябинский политизолятор. Он сам настаивал на переводе из-за постоянных конфликтов с администрацией Соловецкого лагеря. Но и с Челябинской администрацией он сразу вступил в конфронтацию.
В 1937 году в Кремле было принято решение о ликвидации статуса политзаключенного. В середине 1937 года приказом Ежова Политпомощь Екатерины Пешковой была распущена. Все политзеки СССР к концу года были расстреляны.
Виктор понимал, каков будет его конец. Сохранились три его стихотворения.
ТИФ
Недаром я судьбы оскал
Встречаю, трепетом объятый.
В ее улыбке холод скал
И соловецкие закаты.
Иду с горячей головой,
Бреду, шатаясь, словно пьяный,
А позади идет конвой,
Уставя в спину мне наганы.
Вокруг сосновые боры,
Деревья пляшут в лунном свете,
И душный запах камфары
Меня встречает в лазарете. |
 Фото: Виктор Хородчинский. 1-й арест (15 лет). Из архива НИЦ “Мемориал”, Санкт-Петербург |
 Фото: Виктор Хородчинский. 2-й арест. Из архива НИЦ “Мемориал”, Санкт-Петербург |
В ОДИНОЧКЕ
На штукатуренной стене
Мой друг оставил память мне —
Четыре вырезанных слова:
«Товарищ, будь всегда суровым».
Стена — кладбище.
Я хожу, словно служитель молчаливый,
И зорким взглядом нахожу
Давно забытые могилы.
Могил тут много...
Вот одна уже совсем
С стеной сравнялась.
На штукатурке у окна
Лишь серое пятно осталось.
Другая у дверей видна,
Та уцелела от ненастья: |
«Товарищ, верь, взойдет она,
звезда пленительного счастья». Та жизнь, что за дверьми слышна,
Отгородилася барьером,
Здесь жизнь, как надпись у окна,
Пятном расплывшаяся серым.
Но в сердце кровь кипит, поет...
Шаг часового, звучен, четок
Нет, нет — спокойствие мое
Не сломит крепкий ряд решеток.
Стучат шаги —
Опять ко мне... —
«Встань на допрос».
И вижу снова на штукатуренной стене
Четыре вырезанных слова:
«Товарищ, будь всегда суровым». |
РАССТРЕЛ
И меня расстреляют.
Печален, спокоен,
Я пройду сквозь тюремную сизую муть.
Пред взводом поставят.
И точен и строен
Ряд винтовок поднимется, целя мне в грудь.
Мимолетно припомню судьбу Гумилева,
Лица милых расстрелянных где-то друзей.
На солдат посмотрю —
Будут странно суровы
И угрюмо-бездушны глаза палачей.
И спешащим вдогонку годам отгремевшим
Будет страшен секунд утомительный бег.
Залпа я не услышу.
Лицом побледневшим
Вдруг уткнусь в окровавленный
Колющий снег.» |
 Фото: Виктор Хородчинский. 2-й арест. Из архива НИЦ “Мемориал”, Санкт-Петербург |
По всем приговорам Виктор Федорович Хородчинский был полностью реабилитирован в 1989 году.
| Документы следственного дела | Церемония установки
таблички «Последнего адреса» (фото) |
Фото: Наталья Шкуренок
| *** |
| Книга памяти "Ленинградский мартиролог"
содержит сведения еще об одном репрессированном, проживавшем в этом доме: это Эдуард Казимирович Лабуц. Если кто-то из наших читателей хотел
бы стать инициатором установки ему мемориального знака, необходимо прислать в
«Последний адрес» соответствующую заявку. Подробные пояснения к процедуре подачи заявки и ответы на часто задаваемые вопросы опубликованы на нашем сайте. |