Москва, Ленинградский проспект, 14

Шестиэтажный дом в районе Тверской заставы по адресу Ленинградское шоссе, 20 был одним из первых советских жилищных кооперативов, возникших после призыва СНК СССР 1924 года бороться с кризисом жилья путем кооперации. И первым самостоятельным проектом молодого архитектора Николая Джемсовича (Яковлевича) Колли, который еще до революции принимал участие в проектировании Казанского вокзала, а позднее – павильонов на Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке 1923 года.

Приоритетное право на приобретение квартир в доме получили ответственные работники, в том числе сотрудники Госбанка. Поэтому в народе за ним закрепилось название «дом Госбанка». В конце 1957 года шоссе переименовали в проспект, изменилась и нумерация домов. «Дом Госбанка» обрел новый адрес: Ленинградский проспект, 14.

Когда в конце 1920-х, с завершением НЭПа, начались повсеместные «чистки» госаппарата, они не обошли стороной и Госбанк. Кого-то увольняли по причине «купеческого происхождения», кого-то – за работу «в Госбанке Российской империи». В начале 1930-х началась кампания борьбы «с вредительством» – аресты коснулись и жителей «дома Госбанка», поскольку было сфабриковано целое «госбанковское дело», к которому привлекли 26 человек. Состав жильцов «дома Госбанка» периодически менялся, поскольку приговоры в большинстве случаев имели пункт о конфискации имущества. Решением Коллегии ОГПУ от 25 апреля 1931 года один человек был приговорен к расстрелу, шестеро – к десяти годам и 18 – к пяти годам заключения в исправительно-трудовых лагерях. Один арестованный был освобожден. Из 26 арестованных 16 человек виновными себя не признали, трое признали частично.

Новая волна арестов прошла по «дому Госбанка» в годы «Большого террора» и имела куда более печальные последствия: по итогам были расстреляны 16 жителей. Среди них тоже было несколько госбанковцев. Первым, еще в феврале 1936-го, прямо в Кремлевском отделении Боткинской больницы арестовали и в конце года расстреляли бывшего замнаркома финансов СССР Аркадия Иосифовича Альского (в память о нем «Последний адрес» установит табличку 24 ноября).

Сегодня мы установили пять памятных знаков. Заявку на установку двух табличек – супругам Кальварским – подала Алина Кальварская, правнучка Давида Самсоновича Кальварского, родного брата Залмана Самсоновича Кальмарского. Она же прислала нам текст, который написан по воспоминаниям родной сестры Залмана Самсоновича Рахили Самсоновной. Эти воспоминания родные записали в 2007 году, за год до ее смерти, на диктофон.

«Она прожила очень долгую жизнь, и память о своей семье оставалась для нее самым дорогим сокровищем, – написала нам Алина Кальварская. – У нее была возможность переехать в отдельную квартиру, но она так и осталась в коммуналке, занимая две комнаты, оставшиеся в распоряжении семьи после ареста Залмана Кальварского. Она никогда не меняла обстановку, все осталось как было – мебель, обои, книги и конечно же фотографии… С черно-белых снимков смотрели молодые веселые лица троих братьев, навсегда оставшихся в 1930-40-х годах. Рядом с ними старшая сестра, родители – все вместе, неразлучны. Можно было бы создать в этих двух комнатах музей, там действительно ощущалось присутствие семьи Кальварских, как будто они просто вышли ненадолго прогуляться. Неожиданно скрипнет дверь, и они вернутся домой…

К сожалению, здесь давно уже живут другие люди, и маленького островка памяти Кальварских больше не существует. Но теперь на доме хотя бы появится памятный знак о людях, когда-то в последний раз переступивших порог своей квартиры в доме № 20 на Ленинградском шоссе».

Залман (Александр) Самсонович Кальварский родился в 1900 году в Белостоке (Гродненская губерния) в семье художника Самсона Кальварского и Софьи Кальварской, посвятившей себя воспитанию пятерых детей.

Зяма (так называли его дома) как старший брат чувствовал свою ответственность за младших братьев и сестер. В начале 1920-х годов он приехал в Москву. В 1926 году Кальварский вступил в кооператив дома № 20 на Ленинградском шоссе, и постепенно вся семья переехала к нему. Чувство поддержки и сплоченность всегда были одним из основных качеств семьи Кальварских.

Рубеж 1930-х годов Кальварские перешагнули, преисполненные энтузиазма, ощущая себя частицей молодой советской власти. Они активно участвовали в строительстве нового мира. Отец, Самсон Кальварский, расписывал стены московского метро. Дети старались выбрать профессии максимально полезные для общества. Так сестры Августина (1902 г.р.) и Рахиль (1908 г.р.) изучали химию и работали инженерами-химиками, а брат Давид (1904 г.р.) стал инженером-строителем, ездившим по всей стране. И все вместе они помогали маме в воспитании младшего брата Миши, родившегося в 1919 году.

Залман Кальварский не успел получить высшее образование, но был очень востребован благодаря его выдающимся способностям и организаторским качествам. Он работал начальником Экскаваторного треста Наркомата путей сообщения СССР. Там же он познакомился со своей будущей женой Галиной Ивановной Венедиктовой (1903 г.р.). Она была его секретарем.

По воспоминаниям сестры Залмана, Рахили Самсоновны, его часто вызывали на сложные участки строительства, где работа не шла. С его появлением все налаживалось, и строительство заканчивалось в кратчайшие сроки. В 1936 году в Кремле проходил 1-й съезд стахановцев, и один из его участников рассказывал о выдающейся роли Кальварского в организации строительства дороги Москва-Лиски. К тому моменту Залман Самсонович уже был арестован…

Он был убежденным коммунистом, ставившим интересы Советской власти превыше всего, ни на минуту не сомневавшимся в правоте руководства страны. «Лес рубят – щепки летят», – отвечал он на вопросы родных о все новых арестах друзей и знакомых. В ноябре 1935 года его исключили из партии, а через месяц за ним пришли. Его арестовали 10 декабря 1935 года.

Рахиль не могла поверить в происходящее, была уверена в абсолютной невиновности брата. Она ходила по всем инстанциям, писала письма наркому путей сообщения Лазарю Кагановичу, так как Кальварский работал под его началом. Но все безрезультатно.

Единственное, чего удалось добиться, это свидания: жена Галина, сестра и двухлетняя дочь наконец-то снова увидели Зяму. Он очень сокрушался, что маленькую Лену взяли с собой, и боялся, что в памяти дочери останется отец, сидящий в тюрьме. Ведь эта какая-то ошибка, следствие скоро во всем разберется. Никто не думал, что они видятся в последний раз…

Вскоре семья узнала, что Залман обвинен в троцкизме и приговорен к пяти годам лагерей. (Согласно архивным документам, Кальварский был приговорен 10 апреля 1936 года по обвинению в «контрреволюционной агитации и участии в террористической организации». – прим. ред.).

Его отправили по этапу в Магадан, через какое-то время родные получили от него открытку: «Дорогие, из всего большого, что у меня в жизни было, – это партия и работа, ничего у меня не осталось… Но единственное, перед кем я чувствую себя виноватым, – это перед всеми вами, <…> что со своими большими делами я уделял всем вам мало внимания…»

В действительности родные ощущали совсем другое, ведь Залман, несмотря на свою колоссальную загруженность, старался отдавать им все свое свободное время. Рахиль Самсоновна рассказывала, что, где бы он ни был, как бы ни был занят, но в праздники всегда приезжал хоть на минутку – с букетом, внутри которого были, например, облигации золотого займа. Домой он всегда возвращался с трогательными сувенирами, чтобы порадовать любимых детей.

Конечно же все надеялись, что дело вот-вот будет пересмотрено, и Зяма вернется домой. Но происходившее становилось все больше похоже на фантасмагорию…

Через какое-то время Кальварские получили извещение от Зямы из Магадана, что его вызывают в Москву. Рахиль была в полной уверенности, что это результат ее письма Кагановичу.

Младший брат Давид в это время работал в Хабаровске на строительстве нефтепровода. Давид выехал из Хабаровска во Владивосток, чтобы встретить этап из Магадана в Москву. Целую неделю он ждал, но Зяму не встретил. Он не мог больше оставаться, поскольку нужно было возвращаться на работу, и тогда жена его приятеля приехала вместо Давида во Владивосток встречать Зяму. Она его дождалась, встретила и рассказывала потом, что он тоже был в полной уверенности, что его вызвали в Москву по заявлению Рахили.

А Рахиль все продолжала ходить с передачами и просить прокурора, чтобы он дал свидание, ведь у Зямы известный срок – пять лет. Прокурор отвечал, что не может этого сделать, потому что Кальварский приехал в Москву как свидетель по другому делу, и пока оно не закончится, свидания не будет (это был уже 1937 год). Однажды в квартире Кальварских раздался телефонный звонок: брату разрешена передача, ее нужно принести в Бутырскую тюрьму. Рахиль прибежала туда, но ей сказали, что никакого разрешения нет. Тогда она сумела дозвониться следователю и получила ответ, что Залману, оказывается, ничего не нужно…

Вскоре сообщили, что заключенный Залман Кальварский выбыл, отправлен этапом. И Зяма сгинул, никаких писем от него больше не было.

На самом деле в это время Кальварский был вновь арестован 16 июля 1937 года приговорен к расстрелу по обвинению в «участии в антисоветской троцкистской террористической организации и во вредительстве в системе НКПС». Приговор был приведен в исполнение в день оглашения.

Родные Галины Ивановны предлагали ей уехать, скрыться. Но она отказалась. 9 октября 1937 года ее тоже арестовали, в доме прошел обыск, после которого хотели забрать дочь.

Рахиль Самсоновна проявила в тот момент большую стойкость: «Я никому ее не отдам. Я советский инженер и я ни за что не отдам. Вам нужна площадь – печатайте, я ее возьму к себе».

От нее потребовали расписку, что утром она привезет девочку в Даниловский детприемник. А потом ей посоветовали взять справку, что ребенок заболел, и о ней на какое-то время забыли.

Неимоверных усилий стоило оформить опекунство над маленькой Леной, но Рахили удалось это сделать.

Менее чем через месяц – 28 октября 1937 года – Галину Ивановну приговорили к восьми годам лагерей как «члена семьи изменника родины». Даже в этой ситуации она все еще надеялась на встречу с мужем и просилась в Магадан. Из переписки с родными она знала о судьбе дочери и, может быть, утешалась хотя бы тем, что за маленькую Лену есть кому заступиться…

Срок она отбывала в Севвостлаге, где в 1942 году умерла.

Когда был открыт доступ к архивным документам и Рахиль Самсоновна изучала дела Зямы и Галины, выяснилось, что они умерли в один и тот же день – 16 июля, с разницей в пять лет… Галина Ивановна была посмертно реабилитирована в 1956 году, Залман Самсонович –в 1957 году.

После ареста Зямы и Галины на семью Кальварских обрушились новые удары. В июне 1937 года в авиакатастрофе погиб Давид Кальварский. Младший брат Миша ушел добровольцем на фронт и погиб в 1942 году. Сестру Гутю (Августину) преследовало НКВД, пытаясь заставить ее «сотрудничать», так как она занимала руководящий пост на производстве. Оказываемое психологическое давление привело к тяжелой болезни.

Рахиль Самсоновна Кальварская была кандидатом химических наук, работала в Институте азота в Москве. Всю свою жизнь она посвятила своим родным и памяти о них. Ее не стало в 2008 году.

Память – это очень важно для человека. Конечно, мы не можем изменить прошлого. Более полувека назад жизнь семьи Кальварских была перечеркнута. Но в нашей памяти их жизни продолжаются, и это дает нам право сказать, что они не только были, но есть и будут рядом с нами. Всегда.

Павел Петрович Горбунов родился в 1885 году в уездном городе Кокчетав (ныне Кокшетау — административный центр Акмолинской области, Республика Казахстан) в большой казачьей семье. Его отец был лесным объездчиком. Он рано погиб в стычке с браконьерами, и Павел, как старший ребенок в семье, всю жизнь чувствовал себя ответственным за судьбу четверых братьев и сестры, многим из которых помогал, в частности, получить образование. Сам он окончил Лесную школу (техникум) и, как отец, начал свою трудовую деятельность в лесничестве.

В 1908 году Павел Петрович женился на Ларисе Константиновне Друкарь, девушке «из хорошей семьи», получившей гимназическое образование. Через год у них родился сын Леонид, в 1910 году – дочь Валентина. К тому времени семья уже жила в Сибири, в Томске, где Павел Петрович работал по найму. Время было неспокойное, и Лариса Константиновна уехала с детьми к матери в Омск, а Павел Петрович с головой ушел в революционные дела, став членом исполнительного комитета Войскового совета казачьих депутатов Сибирского казачьего войска.

В апреле 1918 года Павел Петрович вступил в РКП(б), сражался на фронтах Гражданской войны в составе конницы.

В 1920-м Горбуновы обосновались в Москве, получив жилье в гостинице «Метрополь», где прожили до 1925 года. В декабре 1921-го Павел Петрович стал Управляющим делами ЦК РКП(б) и оставался на этой должности в течение года. В дальнейшем он продолжил занимать руководящие посты, прежде всего в финансовой сфере, в частности, в 1924-1925 годах был управляющим Московской областной конторой Госбанка. Очень скоро он вошел в Правление Госбанка СССР, и на всех советских червонцах выпуска 1926-1928 годов можно видеть его подпись. Его посылали налаживать банковское дело на Украину, в Харьков и Ростов-на-Дону.

В 1930-1931 годах Павел Петрович работал в Берлине, был председателем правления советского банка «Гаркребо» (Гарантийный и кредитный банк для Востока). В Берлине с ним жила дочь Валентина, а жена с сыном оставались в Москве. Жена тоже работала – заведующей столовой Совета народных комиссаров на улице Грановского.

В 1936 году Горбунова назначили начальником Управления по кредитованию организаций лесной промышленности Госбанка СССР, а 25 августа 1937 года грянул арест.

Пропагандистская истерия, начавшаяся после судебного процесса по делу «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра», постепенно набирала обороты. Участников «троцкистско-зиновьевской контрреволюционной террористической организации» искали повсюду. В начале 1937 года репрессии приобрели массовый характер: жертвами борьбы «с вредителями» становились не только самые разные предприятия, но и целые отрасли народного хозяйства, например, железнодорожный транспорт. Над «вредителями» организовывали открытые судебные процессы. Госбанк не избежал чистки от «вредительского элемента».

Приговор Павлу Петровичу прозвучал 9 декабря 1937 года: «участие в троцкистской шпионской террористической и вредительской организации». Расстрел последовал в тот же день. Ему было 52 года.

27 декабря 1937 года арестовали дочь Горбунова Валентину. К тому моменту она была уже замужем, и у нее была четырехлетняя дочь Светлана. А 4 января 1938-го арестовали и жену. Обе они как «члены семьи изменника Родины» получили по пять лет лагерей, срок отбывали в Карлаге и Сегежлаге. Светлана осталась с братом Валентины Леонидом. Но над ним очень скоро тоже сгустились тучи.

Леонид Павлович Горбунов родился в 1909 году в Томске, после переезда в Москву и окончания школы в 1925 году отправился в Берлин, где в течение года работал счетоводом в Торговом представительстве СССР в Германии. Вернувшись в Москву, Леонид поступил в 1-й МГУ, откуда его в 1930 году перевели в Московский геологоразведочный институт. Во время учебы Леонид ездил на практику на Байкал и Урал, а после окончания института в 1932 году поступил в аспирантуру Московского геологоразведочного института (МГРИ) по кафедре «Петрография кристаллических пород». Однако, прежде чем приниматься за работу над диссертацией, он решил поработать геологом и на полтора года отправился в Якутскую экспедицию Дальстроя.

Вернувшись в 1934 году в Москву, Леонид Павлович оформился лаборантом на кафедру петрографии МГРИ и восстановился в аспирантуре, однако продолжал выезжать в краткие экспедиции и привозил из них образцы горных пород, которые затем тщательно исследовал в лаборатории.

Когда отца арестовали, Леонида тут же исключили из комсомола, а директор МГРИ И.А. Снобков-Степнов написал в вышестоящие органы представление, в котором высказал сомнения в «целесообразности дальнейшего пребывания Горбунова в аспирантуре из-за невыполнения учебного плана», что «определенно, обуславливается связью с его активной антисоветской троцкистской работой». 2 марта 1938 года Горбунова из аспирантуры отчислили, несмотря на то, что в комсомоле он был восстановлен. А 5 ноября арестовали, скорее всего как сына «врага народа» – «негодный элемент», под влиянием Горбунова-старшего пристрастившийся «к вредительству».

Обвинение выдвинули не такое богатое, как у отца, но на расстрел хватило: «участие в контрреволюционной террористической организации». Леонид Павлович Горбунов был расстрелян 16 апреля 1939 года в возрасте 30 лет.

Почувствовав, что и ему не избежать ареста, Леонид Павлович успел отвезти племянницу в Даниловский детприемник, откуда ее забрал младший брат отца Михаил Петрович Горбунов, конструктор сельскохозяйственных машин. В семье Михаила Петровича, которая стала ей родной, Светлана прожила до освобождения мамы и бабушки сначала из лагерей, а потом из ссылки. Они вернулись в Москву в 1946 году и целых 10 лет прожили в подмосковной Малаховке, снимая там то одну комнату, то другую. Только после начала реабилитационных процессов обе получили по комнате в Москве, которые со временем удалось обменять на двухкомнатную квартиру.

Как водится, семья ничего не знала о судьбе репрессированных мужчин, и жена Павла Петровича долго надеялась, что муж и сын где-то в лагерях и однажды вернутся. Когда в какой-то момент родственники получили липовую справку о том, что Леонид скончался в начале войны, Лариса Константиновна долго сокрушалась, что лагерь наверняка разбомбили немцы, и если бы не это, то сын бы выжил – «он был крепкий».

Лариса Константиновна умерла в 1976 году в возрасте 90 лет, дочь Валентина – в 1988-м.

Павел Петрович и Леонид Павлович Горбуновы были реабилитированы в 1956 году.

Заявителем на установку памятных знаков отцу и сыну Горбуновым выступила дочь Валентины, Светлана Захарьевна Макаева, воспоминания которой легли в основу материала (Международный Мемориал, Центр Устной истории и биографии, Проект «Дети АЛЖИРа»).

В тексте также использована информация из очерка М.Г. Николаева «”Дом Госбанка”: люди и судьбы»  и книги Ю.И. Блоха и В.И. Скобцовой «Репрессированные геологи МГРИ».

Михаил Васильевич Выносов родился 1895 году в деревне Возницы Старицкого уезда Тверской губернии в семье крестьянина-середняка. Отец его умер в 1913 году, поэтому Михаилу рано пришлось начать зарабатывать.

До революции и сразу после нее он работал служащим. В 1918-1924 годах он служил в Красной армии, в комполитсоставе, был военным комиссаром Твери. В 1918 году вступил в РКП(б).

В середине ноября 1924 года по личной просьбе Михаил Васильевич был демобилизован и командирован «для ответственной работы» по линии Всероссийского кооперативного банка (Всекобанка). В мае 1925 года его утвердили управляющим Северо-Кавказской краевой конторой Всекобанка в Ростове-на-Дону. Там он участвовал в работе кружка, члены которого (пять-шесть человек) собирались по выходным для обсуждения политических вопросов, например, о географическом положении, народе и политике Китая. В конце марта 1926 года по настоятельной просьбе Всекобанка Выносов был откомандирован в Москву для работы в ЦК по линии Всекобанка. Он состоял членом правления банка.

В августе того же года решением ЦК Михаил Васильевич был переведен в распоряжение Госбанка, работал в его правлении, а с 1931 года руководил Управлением кредитования сельского хозяйства Госбанка. Тогда же Выносов прошел в банке «чистку рядов ВКП(б)» и был признан «проверенным». Летом 1934 года его назначили управляющим (председателем правления) Сельхозбанком СССР.

В 1937 году Михаил Васильевич издал книгу «Сельскохозяйственный кредит в СССР», в которой сравнивал итоги развития сельскохозяйственного кредита в дореволюционной России и при советской власти.

13 июля 1938 года он был снят с должности председателя правления Сельхозбанка как «не справившийся с работой». А через три дня, 16 июля, его арестовли на подмосковной даче в Валентиновке по обвинению в «принадлежности к контрреволюционной организации».

Через три дня после ареста, 19 июля Выносов пишет письмо наркому внутренних дел Н.И. Ежову, в котором признается, что, несмотря на формальный разрыв с троцкизмом, по существу остается на тех же позициях. Он писал: «…На отдельных этапах революции усиливались мои колебания (1927 — во время борьбы с контрреволюционным троцкизмом, в 1929/30 — в период сплошной коллективизации)».

Те же мысли повторяются и в его показаниях: «…Внутри были все время колебания в правильности линии партии, внутренние возражения против репрессий, применяемых против отдельных троцкистов, и потому я нерешительно поддерживал решения партийной организации. Все это говорило об отсутствии полной веры в правильность линии партии.

В 1928 г., после одной из поездок в деревню, у меня появилось убеждение, что взятый курс на коллективизацию единоличных крестьянских хозяйств неправилен, ибо масса крестьян к этому относится отрицательно.

В 1929-1930 годах, когда партия работала над вовлечением всей основной массы единоличного крестьянского хозяйства в коллективизацию, эти правые настроения усилились. Не высказывая открыто, я внутренне был не согласен с таким быстрым темпом коллективизации».

В следственном деле содержатся показания свидетелей - коллег Выносова по банкам и государственных деятелей, тоже арестованных и позднее расстрелянных, в которых они обличают Михаила Васильевича в том, что он «вел антисоветские разговоры», «отрицательно относился к чрезвычайно высоким темпам колхозного строительства», «считал совхозы убыточными и бесперспективными», «создал вредительскую систему кредитования совхозов», «так вел финансирование сельского хозяйства, чтобы поменьше денег выдавать, побольше оставить неиспользованными, чтобы недофинансировать мероприятия, утвержденные правительством», «в 1934 году лично составил вредительскую инструкцию по кредитованию МТС и совхозов».

2 марта 1939 года Михаил Васильевич был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР и приговорен к высшей мере наказания. В последнем слове он отказался от всех своих признательных показаний.

На следующий день, 3 марта 1939 года, приговор был приведен в исполнение. Ему было 44 года.

У Выносова остались жена и две дочери-школьницы 14 и 16 лет. Жену арестовали чуть позже, она полгода провела в Бутырской тюрьме, но затем ее выпустили. Целый год девочки жили поочередно по семьям родственников. Освободившись из Бутырской тюрьмы, жена Выносова жила с дочерьми в одной из комнат их бывшей квартиры.

После ХХ съезда, когда начался процесс реабилитации, и дела незаконно репрессированных стали массово пересматривать, бывших коллег Выносова по Сельхозбанку в очередной раз привлекли к даче показаний. В следственном деле содержатся их письма на имя Главного военного прокурора, датированные 1956 годом. В них они отзываются о Михаиле Васильевиче как о «хорошем организаторе, квалифицированном администраторе с большим политическим кругозором, быстро и по-деловому решавшем все вопросы», «специалисте, пользовавшемся большим авторитетом, от которого подчиненные всегда получали исчерпывающие указания, направленные на улучшение работы учреждений Госбанка и Сельхозбанка СССР», «руководителе, хорошо знавшем практику финансирования и кредитования сельского хозяйства и банковское дело вообще, активно развивавшем и укреплявшем низовые учреждения Сельхозбанка и не замеченном в каких-либо действиях, наносящих ущерб государственным интересам».

Михаил Васильевич Выносов был реабилитирован в 1957 году.

Статью о М.В. Выносове написала его внучка Марина Куликова, собравшая по архивам и семейным воспоминаниям подробную информацию о его жизни.

Церемония установки памятной таблички "Последнего адреса": фото, видео Залмана Самсоновича Кальварского, Галины Ивановны Венедиктовой, Павла Петровича Горбунова, Леонида Павловича Горбунова, Михаила Васильевича Выносова.