Москва, Тверская, 24/2

Здание на углу нынешней Тверской улицы и Старопименовского переулка было построено в 1890 году. Первоначально в нем было четыре этажа, еще два были достроены.

Согласно базам «Мемориала», не менее шести жильцов этого дома подверглись репрессиям в годы Большого террора. Двум из них сегодня мы установили памятные знаки.

Давид Соломонович Трауб родился в 1894 году в городе Фридрихштадт Курляндской губернии (ныне – город Яунелгава в Латвии). Давид окончил Митавское реальное училище, которое славилось хорошими преподавателями естественных и точных наук, затем поступил в Варшавский императорский политехнический университет, где учился на архитектора.

С началом Первой мировой войны семья эмигрировала на восток и осела в Твери.

В 1917 году Давид Трауб вступил в партию меньшевиков (РСДРП), в которой состоял до 1921 года. Тогда же, в 1921 году Давид окончил Московское высшее техническое училище, работал архитектором.

В Твери он познакомился с будущей женой Любой Гершоновной Кац-Каган (Любовь Герасимовна Трауб), чья семья тоже бежала из Латвии после начала войны. Они поженились в 1920 году, а в 1922-м у них родилась дочь Стефания, которая умерла в два с половиной года. В 1924 году появился на свет сын Эдуард, в 1928-м – дочь Адель.

Одно время Давид Соломонович работал в «Тверьстрое», затем семья переехала в Москву.

К моменту ареста Трауб занимал пост старшего архитектора в архитектурной мастерской Госпроектстроя (Наркомат легкой промышленности).

Давида Соломоновича арестовали 3 марта 1938 года, в самый разгар «латышской» кампании НКВД, начавшейся с директивы НКВД (приказ №49990), изданной 30 ноября 1937 года и направленной против латышской диаспоры на территории СССР, и ровно месяц спустя после массового расстрела латышей в Москве. 3 февраля 1938 года были убиты 229 латышей, в том числе почти в полном составе труппа латышского театра «Скатувэ».

Как пишет в своей книге «Попытка словаря. Семидесятые и ранее» внук Давида Соломоновича журналист Андрей Колесников, его деда, судя по семейной легенде, арестовали по доносу соседа: «Сосед по коммуналке в Старопименовском переулке <…> напишет в органы, надеясь на расширение жилплощади: так, мол, и так, Давид Соломонович (он же Зальманович) Трауб – «латыш». Дедушка, осуществлявший дистанционно, в письмах, воспитание своей дочери, то есть моей мамы, из республики Коми не вернется. С соседом-убийцей семье предстояло жить под одной крышей и на общей кухне еще много десятилетий, вплоть до того момента, когда мой отец вытащил всю семью в отдельную квартиру на Ленинский проспект и затем, поступив на работу в ЦК, добился возможности посмотреть дедушкино дело».

В постановлении об избрании меры пресечения, с которым Трауб был ознакомлен почти месяц спустя после ареста – 31 марта 1928 года – и в котором следователь допустил множество ошибок (так, он указал, что город Фридрихштадт, в котором родился Трауб, находится в Эстонии, и что сам Трауб по национальности – эстонец), указано, что Давид Соломонович, «будучи неразоружившимся меньшевиком, среди близких знакомых ведет резкую контрреволюционную агитацию». Тогда же состоялся и единственный допрос арестованного.

Согласно обвинительному заключению, Трауб якобы с 1921 года «входил в нелегальную меньшевистскую организацию в г. Твери, которая вела активную борьбу против советской власти. Оставаясь до последнего времени на меньшевистских позициях и будучи враждебно настроенным к ВКП(б) и советской власти, занимался контрреволюционной пораженческой агитацией, направленной против ВКП(б) и советского правительства».

В качестве «примера» подобной агитации следователь приводит такие показания Трауба: «Я говорил, что во время войны Советский Союз потерпит поражение. Против большевиков выступят с оружием в руках не только капиталистические страны, но и рабочие и крестьяне нашей страны, т.к. политикой партии сейчас все недовольны и ждут момента, чтобы избавиться от большевистского насилия».

Следствие, само собой, нашло среди сослуживцев Трауба тех, кто дал показания против него. Имена их есть в обвинительном заключении. Двое из них 20 лет спустя, в ходе процесса по реабилитации Трауба, от своих показаний отказались, заявив, что оболгали его под давлением следствия.

Через три месяца после ареста – 8 июня 1938 года – Давида Соломоновича приговорили к восьми годам исправительно-трудовых лагерей.

У Трауба остались жена и двое детей: 14-летний сын Эдуард и 10-летняя дочь Адель. Его сестра и брат к тому моменту жили в Палестине, что, возможно, тоже сказалось на его трагической судьбе.

     

Трауб отбывал наказание в Устьвымлаге, в поселке Вожаель в Коми АССР. Он неоднократно писал жалобы и требовал пересмотра дела.

Срок отбывания наказания должен был закончиться летом 1946 года, однако Трауба из лагеря не выпустили, возможно, как предполагает его внук, потому что он был смертельно болен и, как следует из его писем, хранящихся в семейном архиве, почти все время находился в лагерной больнице.

9 ноября 1946 года Трауб скончался. Ему было 53 года.

Давид Соломонович Трауб был реабилитирован в 1955 году.

«Одного я им совсем не могу простить, - пишет Андрей Колесников в статье «Как будто эти люди не хотели, чтобы их нашли», опубликованной в «Газете.ру» в ноябре 2016 года. - Жалобы моей бабушки, направленной в 1945 году на имя Берии, с одной из многочисленных просьб пересмотреть дело или уж выпустить инвалида, потерявшего способность работать (а дед, я так понимаю, полгорода Вожаэля им там, в Коми АССР, спроектировал). Эта жалоба есть в деле, хранящемся в ГАРФе. Она написана четким почерком десятиклассницы — моей мамы. Продиктована и подписана бабушкой — где-то к середине войны, после гибели сына на Курской дуге, после смерти племянников в блокаду, она от переживаний потеряла способность разборчиво писать. Я долго, сидя в читальном зале ГАРФа, не мог прийти в себя, обнаружив эти страницы в деле. И, в сущности, не могу прийти в себя до сих пор».

Яков Львович Неменов родился в 1904 году в Чите в семье служащего.

События Гражданской войны в Забайкалье вынудили семью принять решение об эмиграции. «На семейном совете решили, что мать с парнем уедут в Харбин, подальше от войны, - рассказывает внучка Якова Львовича, Наталья Александровна Слюсарева, подавшая заявку на установку ему памятного знака. - Отец Якова проводил их до Харбина, но дальше события приняли неожиданный оборот: мама заявила, что к отцу не вернется, у нее есть другой мужчина, а поедут они в Японию. Отчим и мама решили устроить мальчика в закрытый английский интернат. Проучился он там два месяца, так как денег на обучение больше не было. Жить с отчимом в чужой стране было невыносимо, поэтому Яша вернулся к отцу в Читу».

Отец Якова участвовал в строительстве КВЖД. Сам Яков со временем получил высшее инженерное образование в Москве, работал в Московском областном проектном тресте старшим инженером.

Якова Львовича арестовали 23 сентября 1937 года. Ему предъявили обвинение в шпионаже в пользу Японии, припомнив и то, что он одно время жил в Харбине, и что позже жил в Японии. Его отчим в 1936 году приезжал в Москву и, по версии следствия, привозил Неменову «контрреволюционные фашистские листовки», которые, согласно обвинительному заключению, «призывали к объединению всех контрреволюционных сил в СССР, борьбе и свержению Советской власти <…> Неменов содержание этих листовок распространял среди окружающих его лиц».

Все выдвинутые против него обвинения Яков Львович полностью отверг.

Через месяц после ареста - 28 октября 1937 года – он был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян еще через месяц - 19 декабря 1937 года. Ему было 33 года.

 У Неменова остались жена и 12-летний сын Александр. «Они с мамой жили очень тяжело и голодно (семья врага народа, спасибо, что живы), - пишет Наталья Александровна. - На фоне бесконечного стресса он практически все детство забыл, помнил только вид из окна квартиры на Старопименовский переулок. Папа начал войну в 18-летнем возрасте под Сталинградом, постоянно лез под пули, «искупая вину отца». Потом, в 1956 году добился его реабилитации. Он стал заслуженным врачом и уважаемым в городе человеком».

Яков Львович Неменов был реабилитирован в 1956 году. Но лишь в 1999 году семье удалось посмотреть его дело в архивах и узнать истинные обстоятельства его гибели.